Но каково же было ее удивление и гнев, когда она увидела в кабинете помимо следователя и государственного защитника еще и Джамилю. Она сидела за столом вся такая важная, гордая, властная. Как Риана ненавидела в ней это чувство собственного превосходства, будто она — царица, а вокруг — челядь.
Очная ставка с Джамилей длилась уже час. Она, как основной свидетель рассказывала, как Риана сбила Даниала, а сама обвиняемая сидела с абсолютно отсутствующим взглядом и пространно отвечала на вопросы следователя и адвокатов.
— Вы ехали со скоростью 70 километров в час по улице, где предусмотрено 40, - сказал юрист.
— Я не знала, какая там скорость, — пожала плечами она.
— Почему вы не остановились на пешеходном переходе, если видели человека на пешеходном переходе?
— Человека? — в ее взгляде вспыхнул адский огонь. — Я не видела там человека.
В этот момент она посмотрела прямо на Джамилю, которая под ее презрительным обезумевшим взором, вздрогнула. — Я видела убийцу! Она убийца, — за секунду, словно по щелчку, от спокойствия Рианы не осталось и следа. Она вскочила закричала, вцепилась в стол и если бы могла, то перевернула ее в состоянии аффекта. — Ты! Да, ты! Ты убийца! И это не я должна здесь сидеть, а ты!
Джамиля вся побледнела от ее слов. Вокруг началась суматоха. Следователь призывал к порядку, защитник вернул Риану на место, а адвокат со стороны Ибрагимовых шепнул ей коротко:
— Не ведитесь на провокации.
Но Джамиля и не думала. Она уже видела, что Риана загнана в угол, она не просто сошла с ума, она совершенно потеряна. Взгляд Джамы стал холодным и бесчувственным.
— Я никого не убивала. Мои руки не в крови. А твои — по локоть, — с презрением выплюнула она.
— Ты убила его, — прошипела Риана. — Из-за тебя он умер в тюрьме, а потом я потеряла ребенка.
Риана вспомнила, как много лет назад сидела в квартире, которую снимал ей ее мужчина. Она включила телевизор в то время, когда начались новости. Джамиля Ибрагимова — крыса и сука, как называл ее Сулейман — рассказывала о его аресте. Всю ночь Риана не спала и уснула лишь под утро. А проснулась уже в крови.
— Из-за тебя я всё потеряла! — выкрикнула она и на этот раз ее никто не остановил. — Из-за тебя они умерли! А теперь ты побудь на моем месте! Сына ты уже похоронила! Теперь на очереди муж! Ты и его похоронишь, Джамиля! Он умрет! Сдохнет, как сдох твой любимый мальчик. Потому что Аллах наказывает тебя!
Сердце Джамили бешено забилось от ее слов. Это был запрещенный прием. Голова закружилась и тошнота подступила к горлу.
— В отличие от тебя я никого не убивала, — ответила громко Джама. — Я не бросала годовалого ребенка одного на дороге. Голодного, холодного, плачущего. Откуда в тебе столько жестокости?
— Старая сука!
— Уведите! — приказал следователь вошедшим надзирателям. А она не думала успокаиваться.
Когда Риану вели к двери, она резко остановилась, обернулась и бросила Джамиле:
— Ты будешь жить долго и знать, что из-за тебя умер твой муж. Каждый раз ты будешь смотреть на Алишера и вспоминать меня! Будь ты проклята!
Она еще что-то выкрикивала, но Джамиля уже ничего не слышала. В висках больно стучало, хотелось скорее выбраться из этого жуткого места.
Оказавшись через несколько минут на улице, она обессиленно опустилась на ближайшую скамейку, прикрыла ладонью рот и расплакалась. Ее трясло, от диких спазмов в животе она сложилась пополам и стонала. В эту тяжелую минуту в сумке зазвонил телефон. Это была дочь. Джамиля вытерла слезы и постаралась звучать обыденно:
— Да, доча.
— Мам, — Камелия была очень взволнованна. — Срочно приезжай в больницу.
— Что случилось? — она похолодела.
— Это папа…
Глава 50. Любовь и принятие
Месяц спустя
Нынешний сентябрь выдался дождливым, холодным и мрачным. С утра снова моросило. От частых дождей листья пожелтели и сегодня, в пасмурный день, они угрюмо висели на ветках и ветер изредка шевелил их, пытаясь сорвать.
Джамиля протерла салфеткой мокрую гранитную скамью и села на нее. Она долго смотрела на надгробье, на имя, на даты рождения и смерти, и глаза наполнились слезами. Подняв их к небу, она прикрыла веки и две узенькие кристально-чистые полоски покатились по щекам. В последнее время она плакала слишком много. Думала вот-вот слезы высохнут, но нет, их еще целое море.
— Привет, мой хороший, — тяжело вздохнула, — Прости, что опять. Знаю, ты хотел бы, чтобы я улыбалась. Но здесь это не получается.
Она обвела взглядом территорию Кенсайского кладбища, находящегося на вершине горы, откуда весь город виден, как на ладони. Тихо. Высоко. Печально.