— Вы могли вызвать минометный огонь батареи или нет?
— Да, если она мне приданная или поддерживает.
— То есть Вы знаете, что вас поддерживает?
— Конечно, знаю. Знаю, что в таком-то районе огневые позиции. И иногда офицер артиллерийский вот там может находиться. Вот, помню, стояли на границе с Восточной Пруссией, уже окопы вырыли. Однажды утром, уже светло было. С нами майор-артиллерист, его солдаты. Все укрепили на переднем крае, и там они быстренько сделали два выстрела по противнику. Один, другой — и он определяет, как они отреагируют, дивизион поддерживал уже наш батальон, и командир дивизиона находился с комбатом. А командир батареи должен быть с ротным. Но никого не было. А этот командир два выстрела сделал, данные списал. И мне говорит: «Я буду там, с командиром батальона». Сигналы определил — там ракета или две, и все.
А в Восточной Пруссии меня поддерживала батарея, по-моему, 152-миллиметровых самоходных орудий. Ну, сколько там, четыре орудия. Там командир самоходных орудий со мной находился. Там они в обороне находились. Снарядов много было: он как-то сказал: «Пойдем, постреляем».
— Ваше отношение к немцам какое тогда было?
— Тогда, конечно, абсолютная ненависть. Ну это же враг, вооруженный, стреляет по тебе. Поэтому это ненависть. Свою лютую ненависть я, конечно, стремился усилить в своих солдатах. И у всех взводных знакомых такая лютая ненависть была, которую очень хорошо освещал писатель Илья Эренбург.
— А вот к пленным? Вообще пленных приходилось брать или старались не брать?
— Пленных брать как-то не приходилось. Но я пленных видел под Витебском. Огромная колонна. Тысячи их тогда в плен взяли. Тогда по Москве 57 тысяч проводили, которые в операции «Багратион» были захвачены. А так не приходилось. Не случалось, чтобы моя рота пленных брала. Но в бригаде, я помню, разведчики двух пленных взяли: здоровых, рыжих, и с ними вышли от нас недалеко. Их допрашивал капитан, начальник разведки дивизии, а потом приказал расстрелять. Но этого я не видел.
— Скажите, а при такой ненависти какое было настроение при переходе границы с Восточной Пруссией? «Сейчас мы им отомстим»? Или просто радость была, что вот наконец-то достигли?
— Я помню, как мы, остатки моей роты, уже границы достигли… Там приграничная река Шешупе протекает. С разбегу не перепрыгнешь. Траншеи у них отрытые, а пехотой не заняты. И на глазах подходят немецкие машины, и немцы тут же занимают эти позиции. А мы два месяца прошли, измотаны. Еле-еле доползли до этой Шешупе. И на глазах немцы заняли оборону. А чувства… Враг остается врагом. Никакой жалости, никакого сожаления нет. Такого приказа, чтобы уничтожать всех, стариков и детей, не было — так не настраивали. Я помню, захватили мы один хутор, рота захватила. Я вошел в дом — там еще печь топилась, а жителей нет.
Но вот немцы стали более ожесточенно сопротивляться на прусской земле. Просто будто подменили их. Дома все кирпичные, фундаменты из кирпича. Установлены пулеметы в бойницах. Озверели немцы! Намного сложнее стало воевать. Поэтому тут надо было более надежно обрабатывать и передний край, и атаки готовить, и так далее. Намного усилилось сопротивление. Они за свою землю воевали.
— А с мирным населением приходилось сталкиваться?
— Нет.
— В сорок третьем году Вы получили взвод автоматчиков. Взвод автоматчиков — это в целом привилегированная часть?
— Ну да, правильно. По отношению к пехотному взводу, который винтовками вооружен.
— Вам приходилось участвовать в самих боях? Потому что, насколько я понимаю, в полку взвод автоматчиков — это личная гвардия командира полка?
— Ну, вначале так и было. Но я непосредственно воевал командиром взвода, лейтенантом. В Белоруссии 17 сентября ранен был. У меня автомат, и большой, жестокий бой за эту деревню на высоте идет. И я из-за угла дома стреляю, мои солдаты стреляют, и немцы тоже. Бой! И осколком меня ударило. Если бы было посильнее, был бы убит. Конечно, ротный воюет вместе с ротой.
— А кстати, каски носили?
— Обязательно. Единственное, противогазы… Когда в атаку ходили, противогазы оставляли. А так, где на марше, все тащим — и у меня противогаз был. А перед атакой мы их в кучу складывали, потому что нет явной угрозы применения газа и отравляющих веществ.
— А атака все-таки бегом или быстрым шагом или как? Как вообще она происходит?