Скорее всего, тема общения была увлекательная, раз я не заметил, как вступил ногой в нечто гадкое и омерзительное, непонятно как появившееся на тропинке к дому.
Почуяв резкий аромат человеческих испражнений, Верочка смутилась и покраснела.
Можете представить, что в тот момент чувствовал я. Мне хотелось провалиться сквозь землю, по крайней мере, я был готов убить на месте злополучного шутника с извращённым чувством юмора, который организовал эту диверсию.
Как я перед девушкой извинялся и какими шпионскими тропами пробирался к себе домой, пересказывать не хочется. Эмоциональный коктейль был взбит основательно.
Когда мне всё же удалось ликвидировать последствия аварии, немного упокоенный, я рассказал об этом происшествии жене.
Мы были молодые, лишь недавно создали семейную ячейку и довольно легко справлялись с любыми потрясениями. Естественно, что доверяли друг другу полностью, поэтому я не счёл достаточным основанием для того, чтобы скрыть происшествие, свой стыд.
Как же она смеялась.
Совсем недолго. Память предоставила Лизе сюжет из личных воспоминаний в той же тональности.
– Тьфу, какая гадость. Неужели нельзя было отойти несколько шагов в сторону? Если интересно, могу тоже подобный случай рассказать.
– Стоит ли развивать эту щекотливую тему?
– Не уверена, но…
Мне пришлось слушать, потому, что Лиза неожиданно стала сосредоточенной и грустной. Она прикурила, закинула ногу на ногу.
– Знаешь, а ведь я совсем забыла о том случае. Наверно это была… да, точно, это была первая серьёзная влюблённость. Я принимала её за настоящую любовь. Мне было чуть больше четырнадцати. Голова и кровь были переполнены сладкими романтическими переживаниями, фантазии разогревали сознание до точки кипения. Я болела необходимостью влюбиться и искала предмет вожделения.
Я очень любил свою замечательную девочку, поэтому слушал внимательно, боялся спугнуть её чувственный порыв. У меня ведь тоже была первая любовь, даже не одна. Воспоминания о тех событиях будоражили кровь, разогревая её изнутри до состояния лихорадки.
Мне часто приходилось в дальнейшем жалеть о том, что те чистые, незрелые чувства были уничтожены неловкими душевными всплесками.
Стараясь не шуметь, не отвлечь внимание жены от воспоминаний, я приготовил нехитрый ужин, время от времени короткими репликами давая ей понять, что внимательно слушаю.
– Через три дома от нас жил Витька Смоляков. Он был старше почти на семь лет, успел отслужить в армии. Если хочешь, могу найти его фотографию.
– Это не важно. Рассказывай.
Лиза осуждающе посмотрела на меня, вздохнула, что больно кольнуло, послав в мозг слабенький, но ощутимый импульс ревности.
– Для меня он был идеалом. Видел бы ты его мужественный торс. Как ловко он умел играть объёмными, нереально развитыми мышцами, стреляя между тем особенными, удивительно чувственным взглядом. Его лицо при мне всегда озаряла улыбка. Меня он называл Детка. Было бы обидно, если бы это произносил кто-то другой. Из его уст подобный эпитет звучал комплиментом.
– Ты хотела бы вернуть те волшебные впечатления?
– Не сбивай. Сейчас я под впечатлением. Не поверишь, словно вернулась в юность. Как же хорош он был. Ты мужчина, вам не дано понять, как воспринимает девочка мужественность и силу. Тогда Витька казался мне совершенством. Он строил дом рядом со старым. Один, без помощников: обтёсывал и передвигал тяжеленные брёвна, играючи, и постоянно чего-то напевал. Я наблюдала за ним, лёжа за кучей опилок.
– Как это похоже на тебя сегодняшнюю. Привычка подглядывать, никуда не исчезла. Зачем ты читала мой дневник, ведь там интимные, личные записи?
– Не смей ничего от меня прятать. Я должна знать всё, иначе не смогу делиться с тобой сокровенным.
– Человек ни перед кем не должен выворачивать себя наизнанку, даже для самых близких. Может наступить момент, когда твои личные тайны могут использовать в неприглядных целях.
– Только не я. Ты ведь для меня самый родной. Ладно, не об этом сейчас. Не знаю, видел Витька, как я за ним слежу, или я тогда начала заметно взрослеть, но почувствовала его интерес к своей особе. Он по несколько раз в день “случайно” стал мне встречаться и заговаривать.
– Ты всё ещё его любишь?
– Глупости. Ты не умеешь слушать. Я млела, впадала в его присутствии в ступор, опускала глаза, не смея встретиться взглядом, кожа моя зудела крапивницей, покрывалась противными гусиными пупырышками. Я горела снаружи и холодела изнутри. Витька говорил и говорил. Мне было не важно, о чём, его голос производил на меня странное впечатление: я начинала парить над собой, замирала от страха, что Витька до меня дотронется, и одновременно мечтала о том же самом.