Часто. Почти каждый день что-нибудь получаешь. Я не люблю лишних книг и сейчас же отправляю их в Таганрог 17.
Я заговорил о том, как нравится мне его литературная техника.
Вы поняли, что простота и объективизм усиливают впечатление гораздо больше, чем восторги и проклятия. В этом ваша сила. Особенно хороши сравнения, по Триго- ринской системе, только иногда они повторяются и еще некоторые ваши любимые слова.
Например? — спросил Антон Павлович.
Да, например, силуэт дерева или камня вы часто сравниваете с темной фигурой монаха.
Где?
Да вот в «Степи» и в «Черном монахе», в «Красавицах»...
А из московских гостиниц вы очень любите «Славянский Базар».
Как так? где?
В «Чайке», в «Даме с собачкой», в повести «Три года»...
Это оттого, что я москвич. В «Славянском Базаре» можно было когда-то вкусно позавтракать...
Я спросил Чехова, из действительной ли жизни его рассказ «Перекати-поле». Начинается он так: «Я возвращался со всенощной...»
Да, из действительной... — ответил Антон Павлович и добавил: — Вот этот мой сожитель по монастырской гостинице оказался потом сыщиком... 18
Как это неприятно было, вероятно, вам узнать, — ведь вы так его обласкали...
Да, но что же делать...
Был уже девятый час, и я стал прощаться.
Если не уедете, то приходите завтра в три часа.
Хорошо.
Надев в передней пальто, я все еще не мог отделаться от мысли о сыщике и спросил:
Зачем же этот сыщик был приставлен к вам? Чтобы выведать ваш образ мыслей?
А бог их знает... Это что!.. Вот в Ницце возле меня все ходил господин и потом познакомился, элегантный
19
такой, и тоже оказалось...
Антон Павлович горько усмехнулся.
В сентябре 1903 года, на возвратном пути из Москвы, я заехал в Ясную Поляну. Меня очень интересовало, как относится Л. Н. Толстой к творчеству Чехова. Л. Н. с тревогой в голосе расспрашивал о его здоровье, а потом сказал:
— Чехов... Чехов — это Пушкин в прозе 20 Вот как в стихах Пушкина каждый может найти отклик на свое личное переживание, такой же отклик каждый может найти и в повестях Чехова. Некоторые вещи положительно замечательны... Вы знаете, я выбрал все его наиболее понравившиеся мне рассказы и переплел их в одну книгу, которую читаю всегда с огромным удовольствием... 21 <... >
Из душевных качеств Чехова самым выдающимся было терпение. Пребывание в Ялте часто становилось для него равносильным одиночному заключению. К мукам одиночества присоединились еще боязнь причинить беспокойство своей болезнью нежно любившим его сестре и матери.
Любопытные незнакомцы и незнакомки, не имеющие ничего общего с литературой, наезжали к нему довольно часто. Но и с ними Антон Павлович бывал всегда вежлив. С хмурым лицом подпишет автограф, поклонится как-то немного боком и молчит. И только после ухода гостя вздохнет о том, что к нему пристают с пустяками.
За пять лет знакомства с Чеховым я лично только знаю два случая, когда его терпение, по-видимому, лопнуло: один раз, когда приезжал одесский фельетонист, и другой — когда группа захудалых актеров решила поставить «Три сестры» 2. В первом случае его волнение выразилось в том, что начались перебои сердца, а во втором — усилилось кровохарканье. Приезду же Горького, Короленко, Бунина, Куприна Антон Павлович всегда был рад. Любил он Гарина-Михайловского и часто вспоминал И. Н. Потапенко.
Как-то я сказал об одном уже немолодом беллетристе:
579
— Так он давно пишет и дальше одного тома и двух рассказов не пошел, хотя имеет полную возможность работать и издаваться когда ему хочется.
20*
Мне досталось.
Неправда, он много написал. Отличный писатель, чудесный писатель, и работает он хорошо! — ответил Чехов.
Вторым основным качеством Антона Павловича была жалость ко всему страдающему. Процессы, в которых возможны были судебные ошибки или неправомерное наказание, его мучили и волновали. Как идеальный юрист, Чехов не мог назвать преступлением какой бы то ни было поступок, если он был сделан без умысла принести зло, и мысль, что в жизни это не всегда так бывает, давила его.
Такие вещи, как «Беда», «Злоумышленник» и особенно «Рассказ старшего садовника», мог написать только человек, много, упорно и совершенно самостоятельно думавший над этими вопросами.
Страдания детей нагоняли на Чехова ужас. «Гриша» и «Ванька» — это целые драмы. Перечитывая «Остров Сахалин», я часто думал, что должен был переживать Антон Павлович, когда присутствовал при сцене, описанной им так: «Мальчик Алешка 3—4 лет, которого баба привела за руку, стоит и глядит вниз, в могилу. Он в кофте не по росту, с длинными рукавами и в полинявших синих штанах, на коленях ярко-синие заплаты.