В те дни авиация действовала в тесном контакте с наземными войсками. Чтобы крепить это взаимодействие, каждому авиасоединению выделялся участок фронта для прикрытия наших частей. Военно-Воздушные Силы Краснознаменного Балтийского Флота поддерживали армейские части, оборонявшие Ораниенбаумский плацдарм.
В составе флотской авиации произошли изменения. Некоторые авиационные подразделения, понесшие значительные потери, были расформированы, а личный состав, и техника пополнили другие части. Самолеты эскадрильи Каштанкина вошли в разведывательную авиачасть.
Начальник штаба, моложавый майор, протянул Каштанкину карту с нанесенной обстановкой и поторопил:
- Пойдемте побыстрее. Прокопались мы с вами, как разборчивая невеста с подвенечным платьем, а командир полка ждет. - И доверительно добавил. - Не в духе он сегодня.
- Сегодня? Он всегда хмурый. У меня тоже с начала войны о семье никаких известий, не развеселишься, - заметил Каштанкин, вставая из-за стола.
- Мало вы его еще знаете... Нынче есть из-за чего расстроиться. Туман крепко привязал разведчиков к земле, а "сверху" данные требуют. Сам хотел лететь, не пустили. Вот вас, опытного следопыта, выбрал.
- Поэтому и не в настроении? - пошутил Виктор Николаевич, укладывая карту в планшет. - Ну, идем.
Они прошли по узкому, заставленному стульями коридору. Майор приоткрыл обитую дерматином дверь. Каштанкин обратил внимание, что лицо командира полка утомленное, серое. "Опять ночь не спал, - подумал он. - Наверно, ездил доказывать, что летать нельзя, спорил. Доказать не сумел, а самого тоже не пустили..."
Полковник развернул карту, хмуро поглядел на обоих летчиков.
- Метеоусловия сложные. Задание важное и трудное. Мы знаем, что железнодорожная станция, которую надо сфотографировать, охраняется усиленными зенитными средствами. Поэтому съемку следует сделать с первого захода... Если нет вопросов, вылет по готовности.
По готовности - значит немедленно. Каштанкин вывел дооборудованный фотоаппаратурой МБР на старт и двинул ручку сектора газа вперед. Навстречу самолету устремилась плотная завеса тумана, и пропал позади притихший в это ненастное утро берег. У цели - железнодорожной станции - по кабине ударили упругие капли дождя. Перед самолетом виднелась лишь серая водяная стена. Зато туман быстро поглощался дождем, растворяясь в его крупных каплях.
Наконец самолет пробил облачность. Ушел к Ленинграду, к их аэродрому дождь. Капитан взглянул на простиравшуюся под ним умытую дождем землю, посмотрел на карту. Цель была уже близка. И как на зло - ни дождинки, ни низких облаков, в которых можно было бы укрыться.
"Себе этот вариант комполка оставлял, сам хотел лететь. Бережет других. Так и не сказал, что. на разведку собирался... "Мне нужны точные сведения" и ни слова больше. А вообще-то он ничего", - думал Каштанкин, направляя самолет к станции со стороны немецкого тыла.
Завеса зенитного огня, открытого фашистами с запозданием, сразу осталась позади. МБР прошел над составами, затем резко снизился, уклоняясь от догонявших его огненных кинжалов. Сознание летчика тревожила одна мысль: "Эшелонов на станции много, сумел ли их все заснять? Деталей я не запомнил. Фотоаппарат, конечно, зафиксировал. А если не все?.." И он повел гидроплан к станции на второй заход.
В бою, в атаке плотно спрессовываются секунды. В разведке, под огнем, они непостижимо растягиваются. Не сворачивая с курса, надо пройти над объектом, чтобы заснять самое важное. Длинными казались летчику те секунды, когда самолет шел между шапками разрывов. Желтые трассы все плотнее окружали машину, стремясь захватить ее в свои смертельные объятия. "Продержаться, еще немного продержаться", - приказал себе пилот.
Несколько светящихся пунктиров перекрестилось в машине. Пули прошили плоскость и фюзеляж. И тут же Каштанкин почувствовал, как вздрогнул самолет: в мотор угодил осколок снаряда.
Почти у земли Каштанкину удалось выровнять терявший высоту гидроплан. Медленно, неуклюже, словно подстреленная птица, он снова набирал высоту. Но МБР плохо слушался горизонтальных рулей, не работали ни высотомер, ни указатель скорости. "Доберусь ли? - с сомнением подумал Виктор Николаевич. А комполка добрался бы... Он ничего. Сам ведь решил рисковать. Жизни для дела не жалеет. Я тоже сейчас не за себя боюсь, за снимки. Ударят бомбардировщики по станции - не упадут на город бомбы и снаряды, не получат горючего фашистские самолеты и танки".
Но все тяжелее вести поврежденный самолет. Плечи у летчика будто налиты свинцом. Бешено колотилось готовое выскочить из груди сердце. "На сколько асе времени у меня хватит сил? - подумал капитан и, увидев вдалеке купол кронштадтского Морского собора, ответил себе: - Хватит".
Видимость и здесь, в местах, где недавно стоял туман, улучшилась. Каштанкин с большим усилием развернул самолет к месту стоянки и посадил его.
- Фотоаппарат цел? - с тревогой спросил Каштанкин, увидев коробку с пленкой в руках у техника.
- Цел, товарищ капитан, сберегся. "Значит, слетал не впустую", подумал летчик и широко улыбнулся - первый раз за день.
- Идите докладывать командиру полка, - поторопил начальник штаба, ждет у себя.
"Не спал ведь. Шел бы отдохнул, меня ему надо слушать, - подумал Каштанкин. - Педант, а все-таки можно с ним работать".
7
Каштанкин летел над Ленинградом на легком учебном самолете У-2. С небольшой высоты он видел такой же красивый, как прежде, и все-таки другой город - более строгий, опоясанный линиями укреплений, с сетями маскировки на некоторых зданиях. То в одном, то в другом месте он замечал развалины домов, видел закопченные стены. В сердце закипала злоба на фашистов, хотелось пересесть в боевую машину, чтобы мстить и мстить врагу. Но сегодня у него было другое задание: приземлиться на аэродроме, находившемся совсем рядом с городом и доставить в часть представителя штаба.
На аэродроме выяснилось, что к авиаторам полетит писатель из группы, прибывшей в политуправление фронта. При знакомстве он сказал, что хочет написать о пилотах очерк. "Конечно, не о пилотах с МБР, - подумал Виктор Николаевич. - В авиации первые те, кто летает на новой технике. Они ведущие. Писать надо о них потому, что идти за ведущими легче..."
Когда шли от стоянки самолетов к клубу части, писатель спросил Виктора Николаевича о семье. Услышав, что давно нет вестей, стал успокаивать: "Сейчас у многих так. Все же нередко находятся. Даже у кого беда, не поддаются". На встрече он говорил о развитии отечественной техники, о новых машинах, что сочетают силу моторов и мощь оружия с высокими летными качествами и мудростью приборов. Говорил о героях-летчиках. О них Каштанкин тоже подумал, как о ведущих... "Один из летчиков сел без горючего в поле на нейтральной полосе между нашими и немецкими позициями. Заметил невдалеке подбитый танк, слил из него горючее и заправил самолет. Тут же развернулся и на свой аэродром. Погибшим его считали: видели, как круто к земле пошел, а прикрыть не могли, вели с врагом тяжелый бой".
- Мы, русские, живучие, пройдем через огни, трубы и чертовы зубы! добавил Каштанкин.
- Это верно, товарищ капитан! - ответил писатель.
Виктор Николаевич понимал, что это продолжение их разговора о семье, о том, что многие находятся и надо надеяться на лучшее...
Из клуба Каштанкин пошел к землянкам, где жили летчики, хотелось побыть одному, со своими мыслями. Издали увидев его, дневальный закричал:
- Товарищ капитан, вам письмо!
По-разному в годы войны встречали письма. Еще не зная, что принесла весточка, радовались при виде знакомого почерка, с тревогой, затаенным страхом за близких людей вскрывали конверты от незнакомых людей или с официальными штампами...
"Вдруг от жены и ребят", - подумал Виктор Николаевич, но взглянув на конверт, опустил руки. Письмо было от тещи, а у нее все они одинаковые: одни вопросы о дочери, о внуках. Если бы он сам: что-нибудь знал!