Вместо третьей строфы была написана другая (без первых четырех стихов):
Но я заманчивой загадкой
Не долго мучился украдкой...
И сами помогли оне,
Шепнули сами слово мне,
Оно известно было свету,
И даже никому давно
Уж не казалось и смешно.
Так разгадав загадку эту,
Сказал я: только-то, друзья,
Куда как недогадлив я!
После четвертой строфы начата строфа, совпадающая с окончательной восьмой. Сама четвертая строфа имеет вариант:
Смешон, конечно, важный модник —
Систематический Фоблас,
Красавиц записной угодник,
Хоть поделом он мучит вас.
Но жалок тот, кто без искусства
Души возвышенные чувства,
Прелестной веруя мечте,
Приносит в жертву красоте
И, расточась неосторожно,
Одной любви в награду ждет,
Любовь в безумии зовет,
Как будто требовать возможно
От мотыльков и от лилей
И чувств глубоких и страстей.
Далее следовали стихи:
Блажен, кто делит наслажденье,
Умен, кто чувствовал один,
И был невольного влеченья
Самолюбивый властелин,
Кто принимал без увлеченья
И оставлял без сожаленья,
Когда крылатая любовь
И ....... предаваясь вновь.
....................
За этими стихами — еще одна строфа:
Страстей мятежные заботы
Прошли, не возвратятся вновь!
Души бесчувственной дремоты
Не возмутит уже любовь.
Пустая красота порока
Блестит и нравится до срока.
Пора проступки юных дней
Загладить жизнию моей!
Молва, играя, очернила
Мои начальные лета.
Ей подмогала клевета
И дружбу только что смешила,
Но, к счастью, суд молвы слепой
Опровергается порой!..
Строфа XVII. За нею первоначально следовала строфа, исключенная из белового текста:
Но ты — губерния Псковская,
Теплица юных дней моих,
Что может быть, страна глухая,
Несносней барышень твоих?
Меж ими нет — замечу кстати —
Ни тонкой вежливости знати,
Ни ветрености милых шлюх.
Я, уважая русский дух,
Простил бы им их сплетни, чванство,
Фамильных шуток остроту,
Пороки зуб, нечистоту,
И непристойность и жеманство,
Но как простить им модный бред
И неуклюжий этикет?
Строфа XXIV. Стихи 5—14 читались иначе. Из первой редакции строфы видно, что Пушкин предполагал непосредственно перейти к отъезду Татьяны в Москву, не имея в виду эпизода дуэли Онегина с Ленским:
Родня качает головою;
Соседи шепчут меж собою:
Пора, пора бы замуж ей.
Мать так же мыслит, у друзей
Тихонько требует совета.
Друзья советуют зимой
В Москву подняться всей семьей —
Авось в толпе большого света
Татьяне сыщется жених
Милей иль счастливей других.
За этим первоначально намечалась строфа, часть которой Пушкин перенес в главу седьмую (строфа XXVII), а остальное в строфу XL четвертой главы:
Старушка очень полюбила
Благоразумный их совет,
В столицу ехать положила,
Как только будет зимний след.
Уж небо осенью дышало,
Уж реже солнышко блистало
и т. д.
Далее следовали две строфы:
Когда повеет к нам весною
И небо вдруг оживлено,
Люблю поспешною рукою
Двойное выставить окно.
С каким-то грустным наслажденьем
Я упиваюсь дуновеньем
Живой прохлады; но весна
У нас не радостна, она
Богата грязью, не цветами.
Напрасно манит жадный взор
Лугов пленительный узор;
Певец не свищет над водами,
Фиалок нет, и вместо роз
В полях растопленный навоз.
__
Что наше северное лето?
Карикатура южных зим.
Мелькнет и нет, известно это,
Хоть мы признаться не хотим.
Ни шум дубрав, ни тень, ни розы,—
В удел нам отданы морозы,
Метель, свинцовый свод небес,
Безлиственный сребристый лес,
Пустыни ярко снеговые,
Где свищут по́дрези саней —
Средь хладно пасмурных ночей
Кибитки, песни удалые,
Двойные стекла, банный пар,
Халат, лежанка и угар.