Однажды на балу у графини Тизенгаузен-Хитровой[238
] Анета увидела самого интересного человека своего времени, отличавшегося на литературном поприще: это был знаменитый поэт Пушкин).
Бог, даровав ему Гений единственный, не наградил его привлекательною наружностью. Лицо его было выразительно, конечно, но некоторая злоба и насмешливость затмевала тот ум, которой виден был в голубых или, лучше сказать, стеклянных глазах его. Арапский профиль[239
], заимствованный от поколения матери, не украшал лица его, да и прибавьте к тому ужасные бокембарды, растрепанные волосы, ногти как когти, маленький рост, жеманство в манерах, дерзкий взор на женщин, которых он отличал своей любовью, странность нрава природного и принужденного и неограниченное самолюбие — вот все достоинства телесные и душевные, которые свет придавал Русскому Поэту 19 столетия. Говорили еще, что он дурной сын, но в семейных делах невозможно знать; что он распутный человек, да к похвале всей молодежи, они почти все таковы. И так все, что Анета могла сказать после короткого знакомства, есть то, что он умен, иногда любезен, очень ревнив, несносно самолюбив и неделикатен.
Среди странностей поэта была особенная страсть к маленьким ножкам, о которых он в одной из своих поэм признавался, что они значат для него более, чем сама красота[240
]. Анета соединяла со сносной внешностью две веши: у нее были глаза, которые порой бывали хороши, порой простоваты, но ее нога была действительно очень мала, и почти никто из молодых особ высшего света не мог надеть ее туфель.
Пушкин заметил это ее достоинство, и его жадные глаза следовали по блестящему паркету за ножкой молодой Олениной. Он только что вернулся из десятилетней ссылки[241
]: все — мужчины и женщины — спешили оказать ему знаки внимания, которыми отмечают гениев. Одни делали это, следуя моде, другие — чтобы заполучить прелестные стихи, и благодаря этому, придать себе весу, третьи, наконец, — из действительного уважения к гению, но большинство — из-за благоволения к нему имп<ератора> Николая, который был его цензором.
Анета знала его, когда была еще ребенком. С тех пор она пылко восхищалась его увлекательной поэзией.
Она собиралась выбрать его на один из танцев. Она тоже хотела отличить знаменитого поэта. Боязнь быть высмеянной им заставила ее опустить глаза и покраснеть, когда она подходила к нему. Небрежность, с которой он у нее спросил, где ее место, задела ее.[242
] Предположение, что Пушкин мог принять ее за простушку, оскорбляло ее, но она кратко ответила: «Да, мсье», — и за весь вечер не решилась ни разу выбрать его. Но настал его черед, он должен был делать фигуру, и она увидела, как он направился к ней. Она подала руку, отвернув голову и улыбаясь, ибо это была честь, которой все завидовали.
…………………………….
Я хотела писать роман, но это мне наскучило, я лучше это оставлю и просто буду вести мой Журнал.
***
Я перечитала свое описание Пушкина и очень довольна тем, как я его обрисовала. Его можно узнать среди тысячи.
Но продолжим мой драгоценный Журнал.
13 Aout.<Понедельник> (13 августа) <1828>; В субботу были мои рожденья. Мне минуло 21 год![243
] Боже, как я стара, но что же делать. У нас было много гостей, мы играли в барры[244
], разбегались и после много пели. Пушкин или Red Rover[245
], как я прозвала его, был по обыкновению у нас. Онвлюблен в Закревскую[246
] и все об ней толкует, чтоб заставить меня ревновать, но при том тихим голосом прибавляет мне нежности. Милый Глинка и премилый Serge Galitz Firce (Фирс) был у нас: первый играл чудесно и в среду придет дать мне первый мой урок пенья. Но Любезный Герой сего дня был милый Алексей Петрович Чечурин[247
] или прелестный <Roland> Graeme[248
] как прозвала я его: он из Сибири, с границ Китая, был в Чите[249
], видел всех[250
], имел ко мне большую доверенность и очень интересен. Он победил всех женщин, восхитил всех мужчин и посмеялся над многими. Он познакомился со мной у те<тушки> Сухаревой[251
], приезжал гостить к нам и жил несколько дней, и приедет еще на несколько времени. <…>
<Среда> 19 Сентября. <1828>;
Что Анета, что с тобою? Все один ответ;
Я грущу, но слез уж нет.
Но об чем? Об неизвестности. Будущее все меня невольно мучит. Быть может быть замужем и — <быть> несчастной. О, Боже, Боже мой! Но все скажу из глубины души: Да будет воля Твоя! Мы едем зимой в Москву к Вариньке[252