Пить козье молоко я наотрез отказывался, несмотря на ласковые уговоры матери, что оно очень полезное для здоровья. Через какое-то время козу зарезали и перекрутили на котлеты. Но их я даже и пробовать не стал.
Иногда сын Бабы Кати, Дядя Вадя, во время обеденных перерывов на Заводе приходил к нам на хату в рабочей спецовке, выпрашивать у своей матери самогон, потому что хлопцы в цеху ждут, но она умела отнекаться.
У Дяди Вади были гладкие чёрные волосы зачёсанные назад и щёточка усов, тоже чёрных, а цвет лица с оливковым оттенком, как у Артура в романе Лилиан Войнич Овод. На правой руке не хватало одного пальца, который он утратил в начале трудовой карьеры.
– Я сперва не врубился. Ну ладно, вот это мой палец на станке валяется, но вода откуда? Тю! Так это ж у меня слёзы с глаз и на него, кап-кап! – Так вспоминал он этот случай. Врачи очень хорошо зашили обрубок—гладко, без швов—так что когда он скручивал дулю, получалось две. Двуствольная 2 в 1 смотрелась очень смешно, и фига с два, чтоб кто-то повторил этот номер.
Жил Дядя Вадя в доме своей тёщи возле Автовокзала. На Украинском того, кто живёт в доме родителей жены называют примак, от слова «принятый». Горька примацкая доля! Дядя Вадя рассказывал, что примак должен держаться ниже травы, тише воды, к тёще обращаться только на «Мама» и уступать дорогу курицам, которых она держит во дворе своей хаты. А перед их отходом ко сну на насесте, не забыть помыть курям ноги.
Мы все любили Дядю Вадю, потому что он всегда такой смешной и добрый, всё время улыбается. И здоровается, как никто другой: —«Ну, как вы, детки золотые?» Глаза у его сына разноцветные – один синий, а другой зелёный…
В возрасте десяти лет, когда Немецкий штаб роты квартировал буквально за стенкой—на половине Пилюты—юный Вадик Вакимов взобрался на забор рядом с Вязом за хатой и попытался обрезать телефонный кабель штабной связи оккупантов. Немцы на него наорали, но не стали стрелять, чтобы убить на месте.
На мой вопрос, как он набрался такой смелости, Дядя Вадя отвечал, что он уж не помнит. Однако вряд ли он мечтал стать юным пионером-партизаном, посмертным Героем Советского Союза. Скорее всего его заманили тонкие проводки в разноцветной изоляции. Из них состоит телефонный кабель, а можно ещё сплести много разных поделок – разноцветные столбики, перстеньки-колечки всякие…
~ ~ ~
По Пути в Нежинский магазин меня обогнали пара ребят на одном велосипеде. Сперва обогнали, а потом который сидел задом наперёд, развесив ноги с багажника, соскочил на землю и вкатил мне оплеуху. Конечно, это беспредельное оскорбление чести, а он на полголовы ниже меня, но я воздержался драться в ответ, потому что второй тоже уже слез с велика, здоровенный такой хлопец.
– Я ж говорил, что ещё получишь. – Сказал коротышка и они укатили. Я понял кому стрелял в спину.
Сеансы в Клубе начинались в шесть и в восемь вечера. С билетом купленным на первом этаже, кинозритель подымался на второй по прямому пролёту мощных деревянных ступеней под красной половой краской. Площадка наверху, мощёная керамическими плиточками, почему-то всегда тонула в сумраке, несмотря на два высокие окна и три двери вокруг неё.
Дверь направо открывала небольшой холл с выключенным телевизором перед аудиторией из дюжины рядов неизменно пустых сидений. За их спиной крутая металлическая лестница с чёрными перилами уходила к железной двери в кинобудку. Холл этот был проходным и в углах его, по обе стороны от коматозного телевизора, две массивные двери вели в один и тот же огромный зал Балетной Студии, где, с билетом на сеанс в кармане, делать, практически, нечего. Так что – назад, в сумерки на площадке с той парой пока что неисследованных дверей.
Первая дверь по левую руку никогда не открывалась, поскольку это дверь на балкон в зале. А следующую, приглашающе распахнутую, контролировала постоянно угрюмая Тётя Шура в своём головном платке, постоянно похожем на кованый шлём с шишаком типа витязя на часах для обрывания контрольного кончика твоему билету перед впуском.
Пол необъятного зала уходил с неприметным уклоном к широкому белому экрану—от стены, до стены—за которым находилась большая сцена с дверями и крылечками у боковых стен. Для концертов и представлений кукольного театра киноэкран сдвигался к левой стене, открывая тёмно-синий глубокий бархат занавеса сцены. Открытые балконы с лепниной из алебастра шли вдоль боковых стен зала, но до сцены не доходили, заканчиваясь чёрно-головастыми стояками прожекторов, как боевые треноги марсиан напавших на Землю у Герберта Уэльса. У задней стены балконы резко спускались с обеих сторон к своей запертой снаружи двери, чтобы не загораживать бойницы кинобудки.