Проверяющий оказался неподкованным для такого вопроса и собрание благополучно закрылось.
Вот руководство и решило, что оно проявит дань уважения системе высшего образования нашей страны, если меня, как носителя диплома о таком образовании, воткнёт заседателем в товарищеский суд.
Этому суду, помимо председателя, требуются два заседателя, сроком на один год – до следующего отчётно-выборного профсоюзного собрания.
Пожалуй, на этой должности я проявил себя латентным тираном, предлагая слишком драконовские меры пресечения.
Например, месяц одиночных (sic!) исправительных работ для штукатура Трепетилихи в производственном корпусе на территории СМП.
Тогда как для неё, считай, и день пропал, если за смену плюс в автобусе от вокзала и обратно она двоих-троих не забалакает до комы!
Конечно, от производственного корпуса до сторожки у ворот всего метров 200.
В сторожке днём сидит Свайциха и у той язык тоже кошками не обволóчен, но суд мне не внял и вынес приговор снять Трепетилиху на три месяца с должности бригадира; а это срезáло ей зарплату по десятке в месяц.
Она ещё дёшево отделалась, поскольку её правонарушение могло иметь политический резонанс.
Судебное разбирательство выяснило, что дело было так:
Трепетилиха высунулась из окна 110-квартирного, где уже шли отделочные работы и увидела, что работница бухгалтерии СМП-615 идёт домой.
Ну, а почему не идти? Живёт она На Семи Ветрах – идти не далеко, а время уже полпятого.
Её ошибка в том, что она ответила на вопрос торчащей из окна Трепетилихи:
– А шо ты там ото несёшь?
– Рыбу.
Слово «рыба» послужило детонатором.
Трепетилиха всколонтырилась, собрала баб своей бригады и, с протяжными интонациями, оповестила их о несправедливом распределении жизненных благ, несмотря на эпоху развитóго социализма.
– Они в конторе там сидят! В добре, в тепле! У каждой сучки нагреватель под сракой! А мы тут на холоде загибаемся! А рыбу – им?!! Всё, бабоньки, собирайте мастерки и тёрки! Да ещё нагло так: «рыбу я несу!» А у нас семей нет?!
Дело в том, что наш автобус-«чаечка» иногда привозил продукты от ОРСа.
Один раз свежие булочки на 110-квартирный, а на 100-квартирный минеральную воду в бутылках по 0,5 литра.
Что и когда возилось в административно-бытовой корпус СМП-615 мне неизвестно, но бабы бригады Трепетилихи на следующее утро тоже не работали, а это, как ни крути – забастовка.
Не знаю рыбу им подвезли, или другой эквивалент, но отделочные работы продолжились, а Трепетилиха пошла под суд.
Наш, товарищеский.
Не отреагировать на факт простоя с политическим оттенком руководство не могло, тем более, что заместитель главного технолога носил галстук с изображением серпа и молота.
А это о многом говорит.
Да, на моём шарфике тоже красовался Кремль поверх пяти олимпийских колец и надпись «Москва-80», но мне выбирать было не из чего; тогда как расцветки галстуков в Универмаге дефицитом не страдали – имелись там и в клеточку, и в полоску, и даже в горошек.
По зрелому размышлению, мне кажется, что отклонив моё предложение о переводе Трепетилихи на базу, народный суд принял мудрое решение.
Держать её там равносильно игре с огнём на пороховой бочке. Не приведи, господи, чего-то там бы завезли, а ей не досталось – она и базу разнесла б.
Есть женщины в русских селеньях…
Без ложной скромности отмечу, что в сёлах конотопского района есть бабы и покруче, чей потенциал возможно измерить только в мегатоннах, а то и по шкале Рихтера.
– Шо за народ пошёл! Навалились всем селом! Еле-еле одгавкалась.
Сварщика Володю Шевцова я вообще хотел в ссылку отправить.
Очень профессиональный сварщик, двадцать лет проработал на заводе КЭМЗ, и в нём чувствовалась какая-то наследственная интеллигентность.
Может оттого он и спивался.
При взгляде на его тронутые сединой кудри, у меня, почему-то, всплывали ассоциации с городом на Неве. Такой вот какой-то флёр интеллигентный у Володи… что-то от белых ночей… петергофских фонтанов…
Но чемергéсил он по чёрному, особенно с получки.
На заседании суда председатель так и заявил:
– На вокзале после работы сходим, так Володя, пока до первого светофора дойдёт – уже готовый.
Ну, это он снаивничал: от вокзала до светофора на Переезде – два гастронома, не считая павильона «Встреча».
Тогда-то я и предложил отправить Володю в ссылку. В какую-нибудь сельскую местность, где светофоры не висят, с их сатанинским подмигиванием, и у Володи не останется повода пить до упаду.
Суд отклонил подобную бесчеловечность, а сам Володя на меня обиделся, хотя виду не подавал.
А жаль, он так интеллигентно матерился:
– Идите Вас на хуй, пожалуйста.
Так и веет набережными культурной столицы.
СМП-615 базировался в Конотопе, но имел свои филиалы и в других местах: пару грузчиков в Киеве; стройбригаду с автокраном в Бахмаче; бригаду с трактором «Беларусь» в Ворожбе…
По третьему делу проходил мастер-прораб бахмацкой бригады.
Там закончили какой-то строительный объект и одолженный в других организациях бульдозер делал зачистку – равнял прилегающую площадь.
Прораб заметил, что груда земли скапливается на бракованной панели перекрытия, которая осталась после строительства. Вот он и перебросил эту панель во двор какого-то знакомого, или родственника для перекрытия погреба вырытого в земле.
Объект благополучно завершили, а прораба кто-то заложил: расхищение социалистической собственности.
На заседании суда у меня к преступнику был всего один вопрос:
– Что стало бы с треснувшей панелью, если бы ею не перекрыли погреб?
Он недовольно пожал плечами и ответил:
– А что может стать? Осталась бы под грунтом.
Я потребовал объявить прорабу благодарность за вклад в повышение общего благосостояния советского народа.
Неважно, кто кому родственник, но мы – единая семья.
И этот мой вердикт не прокатил.
На следующем отчётно-выборном профсоюзном собрании никто и не заикнулся выбирать меня в товарищеский суд.
Как будто у меня того диплома в жизни не было.
Когда тебе исполнился один год, ты приезжала в Конотоп. На неделю, или две – не надолго.
В то лето шли частые грозы. После одной из них я повёз тебя в коляске на прогулку.
Моя мать и Ира долго были против, а мне не хотелось сидеть в доме и ждать следующего ливня.
Наконец, Ира позволила и они легли спать дальше – в дождь на сон тянет.
На дороге встречалось множество больших луж, но мы с тобой всё равно дали круг чуть ли не по всему Посёлку – от конечной трамвая до Богдана Хмельницкого и обратно по Профессийной.
Ты была тепло одета и спала под поднятым верхом и застёгнутым фартуком коляски.
Только уже в конце Профессийной, когда с обода переднего колеса соскочило кольцо резины, ты проснулась, села и схватила кольцо, которое я положил поверх застёгнутого фартука.
Ты схватила его обеими руками, как рулевое колесо, но я отобрал эту мокрую резину.
Ты чуть захныкала, однако, не надолго.
До Декабристов оставалось уже недалеко и мы доехали на одной паре колёс коляски.
Кстати, твой дед Коля так и не научился выговаривать слово «коляска». Он называл её тележкой.
Наверное, это стереотип впечатанный в гены рязанских крестьян. На колясках ездили одни лишь баре, а наши обходились телегами.