Я обомлел от счастья и восторга, увидев рамочку ткацкого станка из белой отшлифованной наждаком фанеры; и нигде ни трещинки, ни задоринки.
И два рядочка вбитых под линеечку гвоздиков…
На следующий год папа принёс мне с работы лобзик и маленькие пилочки к нему.
В школе я записался на кружок «Умелые руки» и по вечерам занимался выпиливанием из фанеры фигурок и полочек по чертежам в книжке «Умелые руки».
С выпиливанием у меня не заладилось – слишком часто ломались пилочки в лобзике.
Правда, я всё же изготовил (с папиной доводкой и лакировкой) рамочку для маминой фотографии.
А вот выжигание намного легче, и мне нравился запах углящейся фанеры, когда я выжигал на ней картинки к басням Крылова из той же самой книжки для начинающих умельцев.
Потом папа принёс домой выжигатель, который он сделал у себя на работе, даже получше магазинных.
А из магазина мне подарили конструктор – набор чёрных жестяных полосок и панелек со множеством круглых дырочек для продевания туда винтиков, чтобы гаечками притягивать деталь к детали по чертежам конструктора.
Получались разные машины, паровозы с вагонами. Один раз я два месяца собирал башенный кран – ростом выше табуретки, едва хватило винтиков.
И костюм робота на школьную новогоднюю ёлку сделал мне папа по рисунку, который мама нашла в своём журнале РАБОТНИЦА.
Он представлял собою короб из однослойного, но крепкого картона, который начинался от плечей и доходил до чуть пониже пояса.
Слева на груди короба написано «+», а на правой стороне «-», как на больших плоских батарейках для карманного фонарика.
Под моим коробом тоже была батарейка, но более мощная – чешская «крона», и маленький переключатель; от его щелчка загоралась лампочка-нос в кубообразной картонной голове робота, которая одевалась поверх моей, как шлём.
Квадратные прорези для глаз, по бокам от носа-лампочки, позволяли видеть с кем и как хороводишься вокруг ёлки…
А в библиотеке Части мне уже позволяли выбирать книги с полок, а не только из стопки недавно сданных читателями на стол библиотекарши.
Справа от её стола синей стеной стояли сплочённые тома полных собраний трудов Ленина (разных годов издания), теснились коричневые полосы многотомников Маркса и Энгельса, а ближе к выходу – рослые шеренги работ Сталина.
Нетроганные ряды широких книжных корешков с золотистым тиснением названий и нумерации, с выпукло рельефными портретами великих творцов на толстых лицевых обложках.
Но между ними был проход в ту часть библиотеки, где, образуя узкие коридорчики, стояли полки с книгами разной степени потёртости.
Они распределялись по алфавиту: Асеев, Беляев, Бубенцов…; или по странам: американская, бельгийская…; или по разделам: география, политика, экономика…
Там тоже были многотомники – Джека Лондона, Фенимора Купера, Вальтера Скотта (у которого я так и не нашёл романа про Робин Гуда, а только про Роб Роя).
Я любил бродить в тесной тишине между полок, снимать с них книги – насколько хватало роста – прочитывать названия и ставить обратно. Потом, выбрав одну-две, нести их к столу библиотекарши.
Иногда про какую-то из выбранных книг библиотекарша говорила, что мне это ещё рано и откладывала в сторону.
Однажды во время межполочных хождений со мной случился конфуз – я пукнул.
Не так, чтоб очень громко, но, заопасавшись, что звук дошёл и до библиотекарши, за её стеной из классиков марксизма, я принялся маскировать свой конфуз похаживанием между полок и попукиванием уже просто губами.
Мало ли какая фантазия может взбрести для развлечения мальчику, которому ещё рано читать некоторые книги?
Но один из маскировочных пуков получился настолько удачным, натуральным и раскатистым, что мне стало стыдно и досадно – первый-то она могла и не услышать, а уж этот точно донёсся до её стола.
( … как сказала бы твоя бабашка по маме: «почав перетулювати й зовсiм перехнябив» …)
В конце зимних каникул в ящик на дверях нашей квартиры среди прочей почты принесли номер ПИОНЕРСКОЙ ПРАВДЫ.
Конечно, я ещё был октябрёнок, но в школе нам сказали, что всё равно надо подписаться на эту газету и готовить себя, ведь мы – будущие пионеры.
Мама отдала мне её со словами:
– Вот это да! Тебе уже газеты носят.
Я почувствовал себя взрослым и целый день читал газету, всё, что было напечатано на её четырёх полосах.
Когда вечером родители вернулись с работы, я встретил их в прихожей – отрапортовать, что всё-всё-всё…
Они сказали «молодец», повесили свои пальто за занавеску и прошли на кухню.
Обидно малость, когда за все приложенные старания с тобой расплачиваются пусть ласковой, но безучастностью.
Любой богатырь, не жалевший себя в жаркой схватке со Змеем-Горынычем за освобождение красавицы-полонянки, и получивший от неё рассеянное «молодец», вместо причитающегося поцелуя в уста сахарные, перед следующим боем да призадумается: а стоит ли овчинка выделки?..
В первый и последний раз читал я номер ПИОНЕРСКОЙ ПРАВДЫ от доски (красный заголовок и пояснение принадлежности данного печатного органа) и до доски (московский адрес и номера телефонов редакции).
Однако, недополучив заслуженную награду, хочется восстановить справедливость и устроить себе компенсацию.
Так что на следующее утро я легко уговорил себя забыть наставление мамы, что в чашку чая нельзя сыпать больше трёх ложечек сахарного песка.
На кухне никого не было и, отмеряя сахар в чай, я отвлёкся разглядываньем морозных узоров на кухонном окне, потому-то и начал отсчёт не совсем с первой.
Да и к тому же, по ошибке, песок я отмерял не чайной, а столовой ложкой.
Получилась густая приторная жижа непригодная для питья и это стало мне очередным уроком – удовольствия в одиночку и не по правилам совсем никуда не годятся.
Факт прочтения ПИОНЕРСКОЙ ПРАВДЫ целиком, придал мне уверенности и при следующем посещении библиотеки я вынул с полок толстенный том с букетом шпаг на обложке – «Три мушкетёра».
Библиотекарша, чуть поколебавшись, записала книгу в мой формуляр и я гордо понёс домой увесистую добычу.
Читать её я начал не на диване в комнате, а на кухне за покрытым клеёнкой столом.
Первая страница, с её примечаниями кто был кто во Франции XVII века, показалась мне сложноватой.
Но потом пошло и к моменту прощания Д‘Aртаньяна с родителями я самостоятельно догадался о значении слов «г-н» и «г-жа»…
А ещё в ту зиму мама решила, что мне надо исправить косоглазие, о котором я и не подозревал, а то так нехорошо.
Она повела меня к окулисту и тот светил мне в глаза и заглядывал в них через узкую дырочку в своём блестящем вогнутом круге.
Потом медсестра накапала мне в глаза неприятно холодные капли и сказала, чтобы в следующий раз приходил один, потому что я уже большой и дорогу теперь знаю.
На следующий раз, возвращаясь домой после закапывания, я вдруг утратил резкость зрения – свет фонарей вдоль зимней дороги превратился в мутные пятна, а придя домой я не мог различить строчек в раскрытой книге.
Это меня напугало, но мама сказала – ничего, просто мне теперь надо носить очки, и последующие два года у меня были очки в пластмассовой оправе.
( … моим глазам придали параллельность, но в левом резкость так и остался сбитой.
При проверках у окулистов я не могу различить их указку, или палец, направленные на значки проверочной таблицы.