Только ударившись о дверь я понимаю, что выхожу не я – и всё равно ликую.
Вместе с ним. За него. Остаётся мелочь – выйти из подвала, найти башню через скрывающие её чары, отпереть дверь…
Я не напоминаю об обещании, он говорит об этом сам. Теперь он сможет заставить родителей понять. Принять меня – простолюдинку, хамку – невестой. Дать ему имя. Настоящее имя, а не ощущение лета, не чувство, не образ. Только имя делает настоящим в мире людей.
Я рада? Я смотрю на подвал. На камеры, куда набились те, кому было, что искупать. Теперь я понимаю. Мороки не могут навязать то, чего нет. Только усилить то, что и так кроется внутри.
Я делаю то, чего не делала уже день – смотрю на Элис. Она лежит на кровати неподвижно, прижав к груди книгу, и я пугаюсь – пока не замечаю, что она дышит.
Я рада.
2 марта 1535г.
Ночь? Раннее утро? Не знаю. Присутствие. Чужое, но знакомое. Незнакомое, но я его знаю. Я почувствовала, как открылась дверь во двор, и кто-то вошёл. Невозможно. Чары отводят глаза всем, кроме… меня?
Я скольжу по замку от портрета к портрету, от камня к камню, ниже, туда, где неторопливо идёт, меняя коридор на коридор, чужак… и останавливаюсь. С недоумением смотрю на брошенный на пол мятый листок, исписанный знакомым – моим! – почерком, и начинаю понимать. Письмо, весточка наружу, о которой я успела забыть. Ветер всё же принёс его в нужные руки, и я понимаю, что должна радоваться, но не могу сдержать грусти. Письму очень одиноко на полу, и не его вина, что размытые строчки уже ничего не значат для...
А потом я узнаю этого мужчину, и несколько ударов сердца не дышу. Когда не дышишь, оно бьётся всё медленнее, словно растягивает время, чтобы не остановиться вовсе.
Слишком давно мы играли, бросая камни в Темзу, чтобы его узнать. Слишком ярко я вижу сейчас, как плещут волны под летним небом в редкие часы, свободные от работы. Слишком хорошо помню, как эти прищуренные, настороженные глаза умели щуриться в улыбке. Слишком давно...
Знакомый мальчишка, незнакомый мужчина идёт через кухню, подозрительно оглядывает портреты в галерее, проверяет острием меча гобелены. Брат. Мальчишка, некогда мечтавший стать героем. Мужчина со шрамами на лице и холодным пустым взглядом, разделяющий со мной кровь, которая суть душа. Мороки соскальзывают водой по воску, и он видит мир, как есть, но – не видит. Потому что пришёл спасать сестру от чудовищ. И когда на звуки выламываемой двери выходит последний стражник, оставшийся наверху, слишком хороший, чтобы тьма в душе заставила спуститься в подвал...
Нет. Пожалуйста. Не надо.
Брат шевелит губами, отступает, и стражник тяжело шагает за ним. Он не спал уже четыре дня, а званый гость заносит меч...
Я шепчу тканью, зову ветром, пытаюсь объяснить, сказать, что уже – поздно, и с самого начала было поздно, но не успеваю, и меня выгибает ударом меча по бедру. В горле стынет крик, а ногу уже схватывает жгут – крепко, до онемения. До пытки.
Где сестра. Как отсюда выйти.
Не вопросы. Утверждения, острые, как кровельные гвозди.
Стражник не может ответить, не может думать ни о чём, кроме мороков, что вьются вокруг – и я стыну ужасом в глазах одной из девушек в синем платье. Бегу прочь, через охотничью комнату, за люк наверх. Спастись от чудовища, стоящего с окровавленными руками над телом. От спасителя.
Господи, сохрани и помилуй.
Я молюсь, чтобы он пришёл прямо ко мне, прямо в башню, но не могу направить. Только смотреть. Чувствовать каждый шаг.
И кусать руку, чтобы не кричать.
Замку больно. Как больно…
Он идёт вниз. Туда, куда ушли все те, кто…
Позволь мне стать пустотой, Господи!
Не позволяй мне стать пустотой!
Лезвие рассекает кожу, раскалённое железо заставляет корчиться и отползать – но мне никуда не деться. Я здесь – я там. Я схожу с ума – я мыслю так ясно, как никогда прежде.
Что с тобой стало? Что с тобой сделали?
Что я делаю с тобой?
Я виновна, ибо привела брата своего…
Не сразу понимаю, что кричу.
Странно. Я столько раз чувствовала, как ломаются пальцы, но могу держать перо. Просто руки кажутся чужими.
Когда брат поднимается обратно, я радуюсь тому, что внизу ещё остались живые… чудовища, как он с отвращением выплёвывает. Монстры.
Когда брат поднимается обратно, мне хочется забиться в угол и ничего не чувствовать. Потому что наверху – лорд, потому что там – леди. Они пируют в замке, не осознавая ничего вокруг, и тоже не смогут ему ответить. Меня рвёт этим пониманием – желчью, до выворачивания наизнанку и боли в горле.
(время вымарано)
Слова на страницах появляются сами по себе, словно мороки истекают чёрной кровью. Я пыталась рассказать… нареченному, умоляла его что-то – что? – сделать, но он слишком растерян тем, как перевернулись правила игры. Игра! Всего лишь игра... Уже не ребёнок. Ещё не взрослый. Поэтому я – ради боли и сладкого страдания – смотрю глазами брата.