— Это будет трудненько.
— Консулу очень желательно, чтобы через неделю все было готово, — сказал Август. — Он ожидает благородного лорда из Англии.
— Мы не можем ничего обещать, — отвечали они. — Потому как тут вклинивается воскресенье.
— А если сверхурочно, за двойную плату?
— Ну так и быть.
— Тогда договорились. Но вот еще какое дело, и тоже важное, — сказал Август. — Надо снести заднюю стену в подвале, которую вы поставили у адвоката.
— Ага, у Чубука на пустыре. А он заплатит?
— Пустырь купил аптекарь, он и заплатит, насчет этого не сомневайтесь!
— Как аптекарь? — загалдели они. — Он что, купил пустырь? Когда это? Отличный и выдающийся человек! Так, выходит, он купил этот пустырь. Сколько раз мы ходили к нему в аптеку за вспоможением. Помнишь, Боллеман, как он отпустил тебе две бутылки зараз?
— Да я бы мог получить и четыре, — ответил Боллеман.
Август:
— Вы можете снести эту стену сегодня между тремя и шестью?
Они покачали головами:
— За три часа — никак.
— А за пять?
— Ну так и быть.
— Хорошо, — сказал Август. — Но тогда это будет завтра от восьми до часу.
— А почему так?
Август ответил:
— Не важно. Только это должно быть час в час, от и до. Вы меня поняли?
Да, насчет сроков им все понятно, и что надо приналечь, если они хотят управиться за пять часов, но стена, может, еще и не затвердела, это здорово облегчит работу. Они судили и рядили и так и этак. Ну да ладно, чего они только не сделают ради аптекаря, такой это необыкновенный и замечательный человек…
Август отправился в Южное селение. И не просто, а по делу, он шел с важным известием, судьба воспрепятствовала ему продолжать его деятельность. Уж теперь-то он потребует от нее ответа, пусть не удивляется, он ждал достаточно долго.
Как и в прошлый раз, Тобиас с женой вышли ему навстречу и пригласили в дом, но Корнелии в горнице не оказалось. Братишка Маттис сказал, он только что видел Корнелию в соседской усадьбе, Хендрик учит ее кататься на велосипеде.
Ага! Август остался доволен, похоже было, ее удалось отвадить от Беньямина. Он протянул Маттису крону и велел:
— Сходи-ка за ними!
В ожидании Корнелии с Хендриком он сидел, опершись руками на трость, и хранил молчание, ему хотелось приберечь свою новость до их прихода. Наконец они явились, на велосипеде, Корнелия примостилась у Хендрика на багажнике. Двое взрослых, да по ухабистой дороге — эдак недолго испортить тонкую механику. Однако Август не стал делать им замечаний, Корнелия была легонькая и худенькая, раньше-то она редко когда наедалась досыта.
— Хендрик, я ждал, что ты сегодня ко мне придешь, — сказал он.
— А зачем? — ответил Хендрик. — На завтра мне денег хватит.
— Ну а может, я хотел отдать тебе совсем другое распоряжение!
Повернувшись к Корнелии, Август спросил, нравится ли ей ездить на велосипеде.
Она сказала, что очень, до того это весело! А Хендрик вызвался ее обучать.
— Я подарю тебе дамский велосипед, — сказал Август. — А что я получу взамен?
— Да что ж я могу дать вам взамен?
— Ну а то, о чем мы говорили в последний раз?
— Хендрик, он ни о чем таком со мною не говорил, — сказала она, заливаясь краской.
При чем же тут Хендрик? Да никак они сидят и украдкой друг с дружкою переглядываются. А на Хендрике новая тужурка. Черт возьми, похоже, он снова сыскал ее расположение, как видно, ее прельстили велосипед и его высокая должность. Все это выглядело подозрительно.
Август решил, что пора обрушить на них свою новость:
— Хендрик, я больше не покупаю овец.
Все так и ахнули, а у Хендрика вырвалось:
— Вот те на!
— Ты, верно, думал, это будет продолжаться до бесконечности, ан нет.
— Гм! — произнес Тобиас. — Как же это так? Не взыщите, что спрашиваю.
— А вот как, — начал объяснять Август, — если в горах прибавится овец, им не хватит корму. Йорн Матильдесен и Вальборг специально спустились с пастбища предупредить меня. Больше они не могут принять ни одной овцы.
— Вот ведь какая напасть! — пособолезновал Тобиас.
Август принялся ругать пастбище, ругать на все корки: препаршивое, всего в милю длиной, где уж тут развернуться, корму — чуть, ну куда это! Нет, зря он тогда покинул Хардангерское плато, там у него было тридцать тысяч овец. Плато простиралось на десять миль, а стадо пасли пятьдесят пастухов.
О, опять эти невероятные цифры, они просто не доходили до слушателей.