Выбрать главу

Федор Астахов, он же вор-рецидивист по кличке Граф, среди блатных в Задворске имел большой вес. Три ходки за спиной, «жулик», до законника один шаг. Платон, вор в законе, пахан задворской братвы, он же хранитель общака, уже стар, на ладан дышит. Граф его правая рука. Братва его уважает, слушается, как самого Платона. Особенно сейчас, когда Платон уже третий месяц в больничке. Туберкулез у него, последняя стадия.

Вся власть сейчас у Графа. И к общаку он доступ имеет. Как раз на «бабки» братвы он и провернул одно очень выгодное дело.

Перед ним сидел Василий Самохвал, бывший зампредседателя горисполкома. В начале восьмидесятых он погорел на махинации с квартирами. И угодил за «колючку». Братва его с говном бы схавала, если бы не Граф. Он авторитетным зеком был, его слово много значило. Короче, подписался он за Васю, не отдал его на раздербан. Как будто чувствовал, что когда-нибудь этот хряк ему пригодится.

Два года назад Вася откинулся. Достал из загашника свои капиталы, до которых не смогли дотянуться менты, и начал крутить дела на ниве частного предпринимательства. Хватка у него железная, котелок варит не хило, а главное, связи. Старые и новые. Этот пройдоха обладал уникальной способностью заводить нужные знакомства, находить себе покровителей. Знал, кому и сколько дать на лапу.

Граф на свободе уже год гуляет. Но Васю не трогал, о старом долге не напоминал. А не так давно у него идея возникла. В Задворске крупнейший алюминиевый комбинат. Если закупить партию металла по льготному тарифу, перегнать его за бугор и толкнуть по мировой цене, навар получится хороший. Но и это еще не все. За тем же бугром можно отовариться видеотехникой, например. В Союзе она разойдется вмиг, за бешеные «бабки». Этот вариант подсказал один умный человек. Покумекал Граф и решил разыграть эту карту. Вот тогда-то и появился Вася. За покровительство на зоне нужно платить. И не деньгами, а кое-чем другим. А заартачишься – перо в бок. Астахов шутить не любил, и Вася это знал хорошо.

И Самохвал закрутил дело. Через подставных лиц зарегистрировал несколько коммерческих фирм, договорился о льготной цене на партию металла – последнее не без участия Графа, пришлось кое-кому сделать внушение. И дальше все прошло удачно. Закупленный товар по отлаженным каналам был переправлен за границу. Он ушел влет. По полторы штуки баксов за тонну. Без проблем была закуплена значительная партия японских телевизоров и видеомагнитофонов. В Союзе техника разошлась в момент. В дело Граф вложил общаковские «бабки». На большой риск шел. В случае неудачи он остался бы не только без денег, но и без головы. Но дельце выгорело. И навар неслабый в казну воровскую положил. Себе почти ничего не оставил. Так, на кабак да на табак. А ведь мог бы тачку себе купить, «волжанку», например... Но это потом...

Грех после одной удачной аферы завязывать узел. Нужно продолжать это дело с алюминием. Ведь и завязки есть конкретные, и каналы отлажены. Но... Не все прошло гладко. Что-то Вася не так сделал. Менты алюминиевой аферой заинтересовались. На него, фраера, вышли. Быть Васе «терпилой». А может, и отвертится. Ведь времена сейчас вовсе не те, когда за один несчастный колосок десять годков накидывали.

– Но я ж не один был...

– Обо мне забудь, понял? Не было меня. А кинешь мазу на меня ментам, все, заказывай путевку в Сочи. Рубишь?.. Да ты не ссы, Вася. На кичмане, если зачалишься, тебя не тронут, отвечаю. Как сыр в масле будешь кататься до самого «звонка». А сдашь, тебя на хате сначала законтачат в пердильник, а потом на нож поставят. Сечешь?

Вася все понимал. А потому имел бледный вид. И Граф был уверен, что этот хряк возьмет все на себя. У него просто нет иного выхода.

А если вдруг Самохвал выпутается из этой истории, Граф опять провернет дело с металлом. И никуда Вася от него не денется. Снова будет пахать на благо воровского общака. Но уже не за страх, а за долю в деле. Пусть у него возникнет хоть какая-то иллюзия свободы...

Граф докурил сигарету, вдавил ее в хрустальную пепельницу и поднялся.

– Мне пора, – небрежно бросил он.

На выходе из ресторана Графа ждали. Братки. Два татуированных крепыша в несвежих шелковых рубахах под куртками-ветровками и потертых джинсах. Сразу видно, бывшие зеки. Сутулые, хищные оскалы, фиксы на солнце отсвечивают, темно-коричневые от чифиря зубы. Гребень и Хлыст, «шестерки» Платона, он сразу их узнал. В двух шагах от них стояла белая «Волга» двадцать четвертой модели.

Из своих тридцати семи пятнадцать лет Граф провел в неволе. И чифирь хлебал, и волком умел смотреть, и татуировок на нем не счесть. Но, глядя на него, не скажешь, что он отпетый уголовник. В воровском мире он «дворянин» не только по положению, но и по образу жизни. Всегда чистый, ухоженный. Вот и сейчас на нем дорогой костюм-тройка, свежая сорочка слепит белизной, галстук по моде. Туфли лакированные сияют. В руке трость с набалдашником. Прическа у него короткая, за волосами парикмахер следит. Лицо холеное, выбрито до синевы. Не зря ему благородную кликуху дали.

– Граф, мы за тобой, – сказал первый.

В его голосе звучало уважение. Но в то же время взгляд был полон злобы.

– Платон кличет, – добавил второй.

Мог бы и не объяснять.

Платон был совсем плохой. Худой, бледный.

– Ты что, Граф, барыгой заделался? – спросил он.

Хрипит, задыхается.

– С чего ты взял, Платон? – нахмурился Граф.

– Ты зачем общак тронул?

Понятно, это он о сделке с алюминием.

– Каюсь, лаве брал. Но все вернул, до копья. И навар сто пятьдесят кусков не зажал...

– Я знаю, ты не крыса, ты честный «бродяга»...

Платон сильно закашлялся, начал отхаркиваться. Противно смотреть. Но в глазах у Графа ни тени отвращения. Не по понятиям это – нос от больного пахана воротить.

– Это хорошо, что ты общак греешь, – продолжал Платон. – Но ты вор, а не барыга... Короче, Граф, «косяк» ты упорол. Не буду я за тебя слово говорить перед ворами...

Вот так, Граф жирное дело для общего блага провернул, а ему за это «правилка». Скоро его короновать должны, но не быть ему пока законником: не подпишется за него Платон. Ну да, правильный вор не должен коммерцией заниматься... Чушь это все! «Бабки» нужно делать на всем. Даже на платных сортирах, если на то пошло. Это уже многие поняли. Только не Платон. Он по старым законам живет, с ними и в могилу сойдет...

От Платона Граф уходил в расстроенных чувствах. Еще бы, в коронации ему отказали. А ему уже давно пора в законных ворах ходить. Созрел он для этого. Ладно, отложим на потом... Главное, Платон не развенчал перед братвой. Хотя, конечно, «рамс» останется – а это большой минус. Не сегодня завтра Платон откинет копыта. И, может быть, Графа сочтут недостойным занять его место. Только хрена с два кто его обойдет.

Сейчас наступают новые времена. Власть слабеет, менты уже не те. Все продается, все покупается. Хватит потрошить чужие карманы и чистить «фатеры». Это благородно, без вопросов. Но опасно, и «бабки» не те. Другое дело коммерция, легальная и теневая. Были бы финансы для раскрутки, а с головой у Графа все в порядке. И хватка у него деловая есть – выгоду он свою не упустит. А еще «торпеды». Много желающих погреться на том же алюминии, непонятки возникнут. Стрелки, разборки как итог. И куда он тогда без своих пацанов?..

Вечером того же дня Граф снова был в ресторане. С ним за столом сидела Анжела, его старая любовь. И единственная в его жизни женщина, к которой он относился серьезно...

Двадцать три года ему было, когда он «откинулся» с первой отсидки. Чуть ли не в первый же день на свободе вместе с кентами он бомбанул магазин. Много «бабок» с собой унесли и товару немерено. Хорошо наварились. И пошла гульба вселенская. Анжелу он на танцах снял, потом в кабак повел. Долго за ней вился, пока в постель затащил. Хорошо им было вдвоем, особенно ему. Всю малину испортили «мусора». На «скоке» Граф прокололся, закоцали его в стальные браслеты и в «воронок». Прощай, Анжела, привет, хозяин... Пять лет он зону топтал, а когда «звонок» отзвенел, снова в Задворск. И сразу к Анжеле. А там облом. Замуж она вышла. Ребенок у нее, девочка, Наташей зовут. Но он не отставал. И умудрился-таки Анжелу к себе по новой в постель затащить. Раскололась она. Все как на духу выложила. Оказывается, Наташа его, Астахова, дочь. Муж ее не при делах. Такие вот пироги...