— Трубокуров разводишь? — заметила старуха, отрываясь от своей кружки.
— Это для бога, мамаша, бог фимиам любит, — примирительмо сказал Жирухин.
Продолжая рассказ, Майсурадзе посматривал на Русанову маслеными глазами. Она извинилась и вышла из купе. У соседнего окна шушукалась какая-то парочка. Толстяк в пижаме читал газету. Еще дальше стоял высокий молодой человек, куривший ночью, когда она ходила в вагон-ресторан. По-прежнему перед глазами тянулись холодные поля с утопавшими в снегах крышами. Темнели протоптанные дорожки, уходившие к журавлям колодцев. На редких, открытых ветрам холмах темнели плешины озябшей земли. Черным пятном шевелилась на снегу большая галочья стая. Мелькнула у шлагбаума одинокая машина.
— Скорей бы приехать, — думала Русанова, — узнать, что с ним, увидеть, взглянуть в глаза, сказать: все, что случилось — ошибка, и нужен ей только он. А вдруг Федор умер? Нет, нет! Он жив! А если калека? — она прильнула к стеклу. — Пусть калека! Пусть!..
— Вы в Сочи? — услышала она сзади вкрадчивый голос. Он сразу вернул Елену Николаевну к действительности. Она обернулась и увидела Майсурадзе.
— Нет, в Сухум! — холодно ответила она и отодвинулась. Но он не заметил или не хотел заметить ее сдержанности.
— Отдыхать?
— Нет, по делу! — сказала она уже резче. Неужели он не понимал ее состояния!
— По делу? — удивленно переспросил он. — Вы раньше бывали на юге?
— Нет, в первый раз. — Она повернулась к нему спиной.
— Тогда надо выпить. При переходе экватора новичков купают в океане, у нас — в вине.
Она почувствовала на затылке его горячее дыхание. Его руки обняли ее. Она обернулась. Хотела ударить по багрово-красному потному лицу, но удержалась.
— Оставьте меня! Вы пьяны, как вам не стыдно!
— Вы меня не поняли, — пятясь к двери, пробормотал Майсурадзе, оглянулся по сторонам и юркнул в купе.
Брезгливое чувство охватило ее, сердце сжалось от обиды. Хотелось, как в детстве, забиться в темный угол и плакать.
— Едете на юг, а хандрите! — сказал кто-то. Теперь она решила: если пристанут — ударит. Обернулась.
Закуривая папиросу, в дверях стоял Сергей Яковлевич. Из-за его спины высовывался Константиниди.
Взволнованная и оскорбленная, она молчала.
— Запомните этот снег, завтра Вы его не увидите. Будет солнце, зелень, цветы и будет море, — сказал Константиниди и подошел к окну: — Вы никогда не видели моря?
— Нет, только на картинах, — ответила она, успокаиваясь.
— Ну, это не то! — вмешался Обловацкий. — Когда я впервые увидел море, мне хотелось кричать от восторга. Да и теперь, каждый раз встречаясь с ним, я волнуюсь.
— У меня нет этого чувства. Я помню море, должно быть, с того момента, когда мать впервые вынесла меня из дому. Оно вошло в меня раз и навсегда, как воздух и солнце, — медленно, точно обдумывая, говорил Константиниди. — Подождите, увидите сами и загоритесь, — пообещал он уверенно.
— А Вы сухумец? — поинтересовалась Елена Николаевна.
Константиниди кивнул головой.
— И историк и музыкант?
— …и мореплаватель и плотник, — проскандировал Обловацкий.
Константиниди застенчиво пожал плечами:
— Я музыкант по профессии, а историк по влечению сердца. И то — интересуюсь историей только своей маленькой республики.
Он производил приятное впечатление скромной манерой держаться.
— Раскажите о Сухуме, — попросила Елена Николаевна.
— С удовольствием, но что Вас интересует?
— Все о городе, природе, — она поправила сползшую на лоб прядь волос. — Ну, словом, все, что может интересовать такого дилетанта, как я.
— Хорошо! Но говоря о городе с точки зрения удобств местных гостиниц, пляжа и базарных цен, я вряд ли удовлетворю Вас. Хотите, я расскажу Вам историю Абхазии. Поверьте, это куда интересней.
— Согласна!
— Пойдемте в купе, там удобнее, — предложил Обловацкий.
— Нет, нет, только не туда, — вспомнив о Майсурадзе и Жирухине, запротестовала Елена Николаевна.
— Поэты древней Эллады за тысячи лет до нашей эры воспели аргонавтов Язона, — начал Константиниди. — В поисках «золотого руна» на корабле «Арго» они достигли берегов легендарной Колхиды. Классики древних сделали эту страну и дочь ее — Абхазию жилищем мифической богини Эос. Здесь жили и лучезарный Гелиос, златокудрая Цирцея и злая волшебница Медея, жестоко отомстившая Язону за неверность.