Поскольку аборигены работали вместе с солдатами, они получали такое же питание, как солдаты и летчики. И прежде всего им предоставили такое же медицинское обслуживание, как и солдатам. Раньше аборигенам время от времени давали медикаменты и делали прививки на станции миссионеров и в поселении. Теперь же заботились о их боеспособности, а также старались уберечь от инфекций белых военнослужащих, которых туземцы могли бы заразить. По этой причине установили контроль за состоянием здоровья аборигенов; малярия и венерические болезни в значительной мере пошли на убыль. Немногих прокаженных эвакуировали с острова.
Теперь действовали не только материальные, но также и социальные силы, и они привели к крушению прежний образ жизни и общественную структуру жителей острова. Прежде туземцы видели в миссии, поселении и летной станции нечто чуждое, насильственно вторгшееся в их жизнь, хотя они и получали там такие нужные им вещи, как табак и железо. Центром жизни аборигенов были заросли или берег моря, в поселении и миссии они задерживались лишь на короткое время, чтобы получить кое-что из необходимых вещей. Белый человек исчезнет так же, как и малайцы, думали они.
Однако между 1942 и 1945 годами война ворвалась в жизнь аборигенов, как ураган. Заросли перестали быть центром их существования, он переместился в лагерь, контролируемый белыми людьми в военной форме. Там им указывали, что делать. В условиях зарослей полигиния имела полный смысл, при строго организованной жизни в поселении нужды в ней уже не было, и многоженство исчезло. Инициация была неотъемлемой частью прежней социальной жизни аборигенов. Нужно было посвящать юношей в племенные традиции, учить их закону буша — всему, что должен знать охотник. Но теперь, когда пищу брали из консервных банок, вскрываемых ножом, не имело смысла учить навыкам зарослей, и если обряды посвящения юношей и не исчезли, то во всяком случае, они приняли совершенно иной характер.
Туземцы Северной Австралии работали вместе с белыми солдатами, которые в своей гражданской жизни были фабричными или сельскими рабочими, и усвоили от них начатки пролетарской солидарности. Туземцы узнали, что белые бывают не только полицейскими, миссионерами и служащими станции, но что они такие же человеческие существа, которые зарабатывают себе на жизнь в поте лица. Это был очень важный урок, и результаты его сказались в послевоенные годы.
То, что произошло на Грут-Айленде, было характерно для всего севера Австралии. До 1941 года переход от первобытной жизни к современной туземцы Арнхемленда и Грут-Айленда осуществляли постепенно, в том темпе, который их устраивал. События 1942–1945 годов выбили их из привычной колеи, подхлестнули, и, когда в 1948 году я вернулся на остров, первобытного общества уже не существовало; остались лишь незначительные его следы.
С окончанием войны и отменой в 1946 году военного контроля над Северной Австралией войска там исчезли, как по волшебству. Потеряло смысл и существование летной станции. Технический прогресс сделал летающие лодки излишними, и более быстрые колесные самолеты стали обслуживать линию Лондон — Сидней. Они по-прежнему делали посадку в Дарвине, но уже не садились в Брисбене, а летели прямо в Сидней.
Ливневые дожди
и ритуальные обряды размножения
В апреле и мае 1948 года я пробыл на Грут-Айленде несколько недель, прибыв туда в составе американо-австралийской научной экспедиции под руководством австралийца Чарлза П. Маунтфорда. Арнхемленд еще не совсем лишился своей довоенной славы «страны диких аборигенов», но в действительности он таковым давно уже не был. Несмотря на это, его известность как terra incognita науки навела австралийское правительство и Смитсоновский институт в США на мысль организовать и финансировать большую экспедицию с целью изучить жизнь оставшихся аборигенов, а также флору и фауну этой так называемой дикой области. Как эксперт правительства, я не мог удержаться от иронической усмешки, когда сравнил громадные суммы, отпущенные на эту экспедицию, с моими собственными возможностями перед войной. Тогда я проводил этнографическую работу в свободное время и оплачивал все расходы из своего собственного кармана.
Это была комплексная экспедиция, в которую кроме троих этнографов входили биолог, ботаник, специалист по млекопитающим, ихтиолог, орнитолог, биохимик, ученый, изучающий вопросы питания, и врач, затем еще повар, радист, чиновник Департамента по делам аборигенов (это учреждение специально наблюдает за аборигенами), а также миссис Маунтфорд, которая помогала в ведении всяких записей и в переписке. Я должен был сопровождать экспедицию только во время ее пребывания на Грут-Айленде, чтобы помочь ей войти в контакт с аборигенами, потому что ни у кого из ее членов не было опыта в общении с туземцами Арнхемленда. Вообще из всех членов экспедиции один только Маунтфорд работал среди аборигенов Центральной Австралии.
Экспедиции не повезло, так как в 1948 году дождливый сезон необычно затянулся: в середине апреля дожди, вместо того чтобы кончиться, похоже, только еще начались. Когда на самолете мы прибыли в Дарвин, нас встретило свинцовое небо. Десять дней мы ожидали улучшения погоды, но ежедневно шли затяжные, проливные дожди.
За годы моего отсутствия Дарвин изменился настолько, что это казалось просто невероятным. Военное командование, стремясь децентрализовать базы, размещало их на большом расстоянии одна от другой. Теперь город, если только можно так назвать оставленные воинскими частями грязные лачуги, увеличился на шестнадцать-двадцать километров и дошел туда, где в 1941 году еще стояли нетронутые заросли. Мы жили в предместье Найтклиф, примерно в восьми километрах на северо-восток от центра города. Прежде у Дарвина не было предместий. Изменился также и центр города. Китайский квартал старого Дарвина — Кевина-стрит — был сожжен в то время, когда в городе стояли войска. Хотя теперь, как и прежде, торговля находилась в руках китайцев, их магазины и лавочки были разбросаны повсюду. И если раньше это были чисто семейные предприятия, то сейчас в них служило много белых продавцов и продавщиц.
Продукты и снаряжение экспедиции уже прибыли из Сиднея, и Маунтфорд перво-наперво зафрахтовал бывшее десантное судно водоизмещением двести тонн, чтобы развезти груз по пяти базовым лагерям на побережье Арнхемленда. Судно покинуло Дарвин вскоре после нашего прибытия и должно было через неделю, от силы через десять дней, быть на Грут-Айленде.
Как только погода немного улучшилась, экспедиция вылетела на летающей лодке в направлении Лагуны Литла. Мы летели низко над рекой Аделаидой и вспугивали буйволов, пасущихся на покрытых обильными травами и залитых водой низинах. Арнхемленд, весь пропитанный влагой, производил удручающее впечатление. В это время года реки должны были бы уже войти в свои русла, но сейчас представляли собой мутные красно-коричневые потоки. Перспективы были не блестящие.
Мы приземлились во время сильного дождя, и, пока переплывали лагуну, добираясь до поселения Фреда Грея, я рассматривал летную станцию. Она была покинута. При первом взгляде казалось, что в ней ничего не изменилось, но вокруг здания выросла густая и высокая трава. Разрушение уже началось.
Фред Грей сердечно нас приветствовал, и туземцы быстро перевезли на берег снаряжение и продукты, привезенные нами на летающей лодке. При этом они пользовались не однодеревками, а надувными резиновыми лодками. Но десантного судна с основным грузом не было и следа. Возможно, оно укрылось от непогоды на Ли, одном из бесчисленных островков у побережья Арнхемленда, или остановилось в Йиркала. Мы не придали этому большого значения. Поскольку наш радиопередатчик работал, мы всегда могли связаться с Дарвином или с миссионерской станцией. Теперь у нас дел хватало, нам нужно было разбить палатки и защитить от дождя наши пожитки.
С 1941 года в Умба-Кумбе изменилось многое. Теперь все туземные женщины носили платья вместо грязных мешков и мужского нижнего белья. Даже девочки бегали в платьях. Почти все мужчины были одеты в шорты цвета хаки, а некоторые носили и рубашки. В 1938 году многие из них имели только традиционную набедренную повязку либо сдерживаемый поясом кусок хлопчатобумажной ткани или мешковины шириной десять сантиметров. В 1941 году это одеяние было заменено полоской светло-голубого или красного материала, который закреплялся сбоку кнопками и выглядел как купальные трусики. Теперь же в обиход вошли шорты цвета хаки, привезенные на остров солдатами.