«Подкомитет управления горнорудного дела.
В резервациях аборигенов запрещено проводить работы перспективного характера, а также рудокопные работы. Поэтому присланные образцы конфискованы».
Это было двадцать пять лет назад. Теперь резервации открыты для крупных монополий, и они лишают страну ее богатств, а аборигенов — их прирожденных прав. Но люди живут уже не в первобытных условиях, с тех пор они многое узнали и многому научились.
Изображения на древесной коре из Йиркала в северо-восточном Арнхемленде и такие же рисунки жителей Грут-Айленда, выполненные с большим художественным мастерством, служили как мирским, так и религиозным целям. 1962 год показал, что их можно использовать и в политических целях.
Написанный на коре коллективный протест аборигенов Йиркала против проникновения монополии, которая хотела добывать на их территории бокситы, был представлен парламенту в Канберре однпм из аборигенов. Чрезвычайно смущенное этим, правительство попыталось ослабить активность туземцев, но члены лейбористской партии, поддержанные австралийскими профсоюзами, потребовали немедленного расследования, провести которое было поручено специально созданной парламентской комиссии. В результате аборигены Йиркала добились справедливости, и это, кроме того, усилило связи между ними и рабочими всей Австралии.
Как будут протестовать люди Грут-Айленда — старый Банью, Калиова и молодое поколение?
1962 ГОД В ЦЕНТРАЛЬНОЙ АВСТРАЛИИ
Почему и как я туда попал
В 1962 году я вернулся в Австралию, потому что хотел провести среди аборигенов Центральной Австралии такую же исследовательскую работу, какую провел на Грут-Айленде в 1941 году. Ведь здесь аборигены жили в совершенно другой среде, почти в пустыне. Климат Центральной Австралии резко отличается от климата северного побережья, для которого характерна смена дождливого и сухого сезонов.
На Грут-Айленде я применил детально разработанный статистический метод и собрал точные демографические факты, опираясь на которые смог доказать основные принципы, определяющие структуру первобытной семьи. Я пришел к выводу, что для аборигенов всей Австралии характерна геронтократически-полигинная структура семьи и что в конечном счете это обусловлено экономическими основами общества.
Выполненная мною на Грут-Айленде работа имела значение не только для изучения первобытного общества на континенте Австралии. То, что мы знаем о возрастной структуре семьи среди вымерших тасманийцев, свидетельствует о наличии у них формы общества, подобной австралийской, то есть также геронтократическо-полигинной. А ведь тасманийцы были отделены от австралийцев тогда, когда образовался Бассов пролив, следовательно, в эпоху верхнего палеолита, много тысяч лет назад. Обоснованный вывод, к которому я пришел, состоял в том, что геронтократическо-полигинная семья была характерна для человеческого общества вообще, по крайней мере начиная с этого периода, если еще не со времени, когда неандерталец в процессе развития превратился в Homo sapiens, то есть в человека современного типа.
Эти мои положения противоречат общепринятым. Так, многие этнографы придерживаются той точки зрения, что в развитии человеческой семьи были две главные стадии — период матриархата, то есть господства женщин, и следующий за ним — после исторического поражения женского пола — период патриархата. Однако, если выводы, вытекающие из собранных мною фактов, правильны, вопрос о господстве того или другого пола на ранней стадии развития первобытного общества лишен всякого значения. Точно так же как известный философский вопрос: что было вначале — яйцо или курица, вопрос о матриархате или патриархате поставлен неправильно.
Отсюда возникает множество вопросов, которые едва ли уместно ставить и решать в данной книге.
Исследования, которые я намеревался провести в 1962 году, могли бы пролить свет на развитие человеческого общества пятнадцать-двадцать, даже тридцать тысяч лет назад, если не в самом начале истории человека как мыслящего существа.
В 1957 или в начале 1958 года я понял значение моих аргументов и выводов, и мне стало ясно, что если я хочу выполнить такую же работу, как на Грут-Айленде, в другом месте Австралии, то мне предстоит состязаться со временем. В условиях колониализма, при наличии миссий и пастбищного животноводства полигиния и геронтократия исчезают, а с ними исчезают и первобытные черты в структуре общества. Поэтому на VI Международном конгрессе антропологов и этнографов, состоявшемся в 1960 году в Париже, я внес резолюцию, призывавшую австралийское правительство помочь в проведении исследований среди тех групп австралийских аборигенов, которые еще сохранили свою первоначальную социально-экономическую структуру.
В Австралии я решил прежде всего посоветоваться с этнографами и другими хорошо информированными людьми, которые знали положение дел лучше, чем я (ведь я отсутствовал шесть лет). Получив от них советы и указания, я собирался выбрать подходящую группу аборигенов и в начале мая приступить к полевым исследованиям. При этом у меня было еще два месяца, чтобы подготовить все, что необходимо, и обеспечить финансовую поддержку своему проекту.
Вышедший на пенсию профессор А. П. Элкин и доцент кафедры этнографии д-р Меджит, оба из Сиднейского университета, хорошо знали Центральную Австралию — как ее этнографию, так и административную систему. Они рассказали мне о больших изменениях, происшедших в Северной и Центральной Австралии за последнее время (особенно с 1960 года) в результате внутренней политики правительства. Практически все аборигены, которые еще недавно жили в первобытных условиях, были теперь размещены на миссионерских станциях и в правительственных поселениях. «Вы опоздали ровным счетом на пять лет, профессор Роуз!»
Итак, мне оставалось только посетить эти правительственные поселения, чтобы проверить, зашли ли изменения настолько далеко, что я уже не смогу проделать свою работу. Но для посещения таких поселений и резерваций, в которых некоторые туземцы еще жили в буше, я должен был получить официальное разрешение правительства.
Поэтому я поехал в Канберру и изложил свою просьбу господину Полу Хезлаку, министру территорий, поскольку он отвечал и за управление Северной территорией. До 1953 года я сотрудничал с ним, и он советовался со мной по вопросам, связанным с аборигенами, проживающими на Северной территории. Хезлак интересовался туземцами не только как политик — в начале второй мировой войны он написал диссертацию об аборигенах в колонии Западная Австралия. В 1942 году его работа была опубликована в Мельбурне под названием «Black Australiens» — «Черные австралийцы». Тогда Хезлак был настроен по отношению к аборигенам явно либерально.
Хезлак понял настоятельную необходимость моей работы. Он знал также, что я могу быть в Австралии весьма ограниченное время. Но ведь Хезлак был в конце концов членом реакционного правительства, которое Соединенные Штаты Америки связали по рукам и ногам. Кроме того, в 1956 году мы с ним в корне разошлись в политических вопросах, и то, что я прибыл из Германской Демократической Республики, делало меня вдвойне неприемлемым. Хезлак принял меня по-дружески, но обещал лишь посоветоваться со своими чиновниками и после этого дать мне определенный ответ. Я назвал ему срок начала моей работы — первые числа мая.
В следующие две-три недели я усердно готовил снаряжение и доставал необходимые деньги. Мое снаряжение не занимало много места и стоило недорого. Я привез с собой две камеры — «экзакту» 36 мм и «вельтаф-лекс» 6 × 6, первую — для цветных, вторую — для черно-белых снимков. Мне нужно было купить лишь соответствующее количество пленки и химикалии для ее проявления, затем ленту для подаренного мне переносного магнитофона, чтобы записывать в оригинале песни и мифы аборигенов.