Я рассчитывал, что жилище обойдется мне недорого, но я должен был оплачивать еду и путевые расходы, да и вылазки в буш будут стоить денег. Тем не менее я был уверен, что мне удастся выполнить намеченную работу с теми средствами, которыми я располагал.
По своей наивности я надеялся получить разрешение министерства уже через несколько дней после возвращения в Сидней. Примерно через три недели, когда при близился срок начала моего путешествия к сердцу континента, я направил Хезлаку письмо с просьбой ускорить выдачу разрешения. Никакого ответа. Это было в начале мая. Я начал терять терпение и написал еще одно письмо, на этот раз более настойчивое. В течение следующих двух месяцев я отправил еще четыре или пять писем и телеграмм. Постепенно я понял тактику министра. Он хотел задержать меня до тех пор, когда я вообще не смогу провести свою работу: ведь он хорошо знал, что большинство этнографов на севере и в центре континента работают только в зимнее время; считается, что начинать работу, скажем, в конце августа уже поздно. Хезлак боялся, что я или настрою аборигенов против правительства, или увижу больше того, что желательно правительству.
В начале июня я решил изменить свои планы. Вскоре после приезда в Сидней я прочитал в газете о выступлениях по радио Билла Харни, который вскоре должен был отплыть за океан. Я написал ему. Долгое время я ничего о Билле Харни не слышал и уже опасался, что мое письмо его не застало, но в начале июня получил от него письмо со штампом Алис-Спрингса. Билл писал, что в путешествие он отправится только в будущем году (путешествие так и не состоялось — в конце декабря он умер) и что для моего дела не требуется никакого разрешения, я могу работать на овцеводческой станции недалеко от Айэрс-Рока, где много аборигенов. Владелец станции Артур Лидл знает язык туземцев племени лоритья. Он и его жена могут о многом меня информировать; оба они метисы и там родились. В Ангас-Даунсе мне следует обратиться к Лоритье Дьювере, его еще зовут Гарри Брамби — это замечательный старик.
Билл ничего не написал о том, сохранились ли в социальной структуре людей на станции Ангас-Даунс первобытные черты и существует ли еще у них многоженство. Судя по тому, что он рассказывал, это было маловероятно. Но, во всяком случае, я смогу там изучить общество в процессе его перехода в другую форму, общество. которое подвергается прямому и сильному воздействию цивилизации. И упускать эту возможность не следовало.
Через несколько дней после получения письма Билла я был уже на пути в глубь страны. После покупки билета туда и обратно у меня осталась еще значительная сумма — сто пятьдесят фунтов. Я поехал поездом, потому что лететь самолетом было слишком дорого. В Мельбурне и Аделаиде, где мне пришлось ночевать, меня приютили друзья.
В каждом австралийском городе я читал в прессе и видел на плакатах хвалебную рекламу Центральной Австралии, которую прославляли как поистине зимний рай для туристов. Главной достопримечательностью был Айэрс-Рок — «крупнейший в мире монолит, который величественно вздымается над окружающими его равнинами на высоту 350 метров. Постоянная игра красок при восходе и заходе солнца вдохновляет любителей на цветные снимки» и так далее и тому подобное. Красочные проспекты в бюро путешествий точно информировали о ценах, отелях и преимуществах поездки, организуемой тем или другим туристским агентством. Но я не относился к категории туристов с толстым бумажником.
Прежде мне никогда не приходилось ездить от Аделаиды до Алис-Спрингса поездом. До Порта-Пири путешествие протекало без каких-либо происшествий. Оттуда мы поехали по знаменитой узкоколейке «Ган». Свое название дорога получила потому, что в конце XIX века на этом отрезке пути афганцы обеспечивали самыми необходимыми товарами, отнюдь не предметами роскоши, изолированные поселения Центральной Австралии. Товары они доставляли на привезенных с родины верблюдах. Продолжавшиеся неделями поездки на раскачивающихся из стороны в сторону верблюжьих спинах под палящим солнцем давно уже отошли в прошлое. В довоенное время путешествие по «Гану» было целым событием. Но во время войны на части пути сменили рельсы, а с 1962 года на «Гане» появились дизельный локомотив и вагоны с климатическими установками. Все для туристов!
Дорога в тысячу триста километров занимает тридцать два часа. Сначала мы проезжали районы, где только недавно шли сильные дожди. Когда же мы стали приближаться к Алис-Спрингсу, все вокруг свидетельствовало о длительной засухе: голая красная почва без единой травинки — высохшие луговые травы были давно уже сорваны и унесены ветром, — засохшие эвкалипты и акации, которым вообще-то засуха не страшна.
Алис-Спрингс — растущий город примерно с тремя тысячами жителей. Он расположен в полутора километрах на север от каньона Эмили, через который проходят железная и шоссейная дороги с юга. Едва ли будет верно, если сказать, что по каньону течет река Тодд, потому что ее русло остается сухим почти весь год.
Известность города Алис-Спрингса, или Стюарта, как он прежде назывался, в течение ряда лет была связана с тем, что в нем находилась станция усиления телеграфной линии между Аделаидой и Дарвином. Сооружение этой линии в семидесятых годах прошлого столетия, несомненно, много значило для развития Северной территории, пока она еще находилась под управлением Южной Австралии. Вообще-то планы были обширные, но Северная территория представляла собой слишком тяжелое бремя и не имела политического значения, поскольку обладавшее правом голоса белое население состояло всего-навсего из нескольких тысяч человек. Поэтому в 1911 году созданное незадолго до того федеральное правительство взяло Северную территорию под свою опеку. Оно должно было также завершить (хотя никакого определенного срока назначено не было) постройку уже начатой железнодорожной линии на участке Аделаида — Дарвин. В известном смысле Алис-Спрингс обязан своим значением экономическому кризису, из-за которого железная дорога от Уднадатты была доведена только до Алис-Спрингса.
С 1930 года Алис-Спрингс стал процветающим центром животноводства. Эта местность была заселена только в середине шестидесятых годов прошлого столетия. Риск, что скот или шерсть могут не найти спроса, был слишком велик даже и после проведения железнодорожной линии до Уднадатты, поэтому поселений возникло очень мало и расположились они на большом расстоянии одно от другого. Крупные компании, арендовавшие на севере громадные территории, совсем не интересовались или интересовались очень мало этими районами. Здесь селились так называемые маленькие люди, люди с очень незначительным капиталом или вовсе без денег, которые были готовы жить на солонине, чае и пресных, испеченных в золе лепешках лишь бы ощущать удовлетворение от того, что они владеют куском земли или хотя бы арендуют его. Поместья в среднем были размером от полутора тысяч до двух тысяч шестисот квадратных километров. Тогда считали, что это совсем неподходящее место для белой женщины, и поселенцы утешались с туземными «феями». Поэтому в Алис-Спрингсе так много метисов. Но когда железную дорогу довели до Алис-Спрингса, положение скотоводов изменилось буквально за одну ночь. Правда, расходы, связанные с продажей продукции, оставались по-прежнему высокими, но риска практически уже никакого не было. С 1930 по 1950 год количество скота в этом районе выросло в шесть раз, тогда как на всей остальной территории оно не изменилось.
В глубине Северной территории добывают цинк, опалы и золото. Однако основой благосостояния Алис-Спрингса остается скотоводство (хотя в 1962 году, если судить по официальным данным, доход от туристов был выше).
В Алис-Спрингсе проживало много агентов скотоводческих ферм, и я сначала попытался разыскать того, кто представлял интересы Артура Лидла. Первая попытка окончилась неудачей, при второй я узнал, что Артур Лидл, кажется, сам находится в городе и смог бы при возвращении в Ангас-Даунс захватить меня с собой. Меня направили в туристское бюро, а оттуда на дровяной склад по другую сторону каньона Эмили — там я наверняка застану Артура и его брата Мильтона. Этот последний держал такси и торговал дровами — он был одним из крупнейших в городе поставщиков дров. Дрова но-прежнему оставались важнейшим топливом. Но если раньше их было сколько угодно прямо за городом, то теперь, чтобы найти подходящие деревья, Мильтону приходилось ездить за шестьдесят километров. Если же я не встречу Мильтона, сказали мне, я легко узнаю городской дом самого Артура — перед ним сложена целая груда желтых бочек из-под бензина.