Благодаря радио и почтовому самолету, который раз в неделю облетает почти все скотоводческие станции Северной Австралии, жители дальних, глухих районов не чувствуют себя такими изолированными. Удобства, можно сказать, приходят прямо в дом фермера. Усаживаясь выпить по чашечке кофе — за завтраком или до обеда, мы, Артур и я, включали радио и слушали разговоры в эфире. Во время таких передач (их называли «сорочья болтовня») мы слушали, как миссис Браун рассказывала миссис Смит, находясь от нее на расстоянии восьмисот километров, что ее дочка Кристина вылечилась от кори, что холодильник у них сломался и свежее мясо испортилось, так что пришлось его отдать аборигенам, а самим питаться мясными консервами. Можно было услышать и особые просьбы: «Не может ли радист в Алис-Спрингсе заказать по телефону у Вулворта три фунта бананов, чтобы их выслали со следующим самолетом в Джессоп-Даунс? У нас будет детский праздник».
Однажды в Ангас-Даунсе остановились двое новозеландцев, направлявшихся в Айэрс-Рок. Им был нужен хлеб, но мы не могли его продать, так как у нас самих было очень мало хлеба. Тогда они заказали по радио две буханки хлеба, которые просили доставить с ближайшим самолетом в Айэрс-Рок, на расстояние четырехсот километров. Там хлеб будет поджидать их, и проблема оказалась таким образом решенной.
Однако главная цель радиосвязи — давать как белым, так и цветным, живущим в буше, медицинские советы и при необходимости высылать летающую амбулаторию. Ежедневно проводятся регулярные передачи «Летающий врач», в них рассказывается о болезнях и несчастных случаях, и врач дает в соответствии с симптомами болезни указания, какие лекарства из домашней аптеки — а такая есть на каждой ферме — следует принимать.
В Ангас-Даунсе я болел один раз. Температура поднялась до 39,5, к тому же я ощущал какой-то необычный зуд под кожей на руках и ногах в тех местах, которые я оцарапал во время своей вылазки в буш. После того как повышенная температура продержалась у меня неделю, я решил «посетить» врача. Итак, утром я обратился по радио к доктору в Алис-Спрингсе.
«Приемная» представляла собой не закрытую от окружающих комнату, в которой ведется беседа с врачом с глазу на глаз, а громадное пространство Центральной Австралии — около миллиона квадратных километров. Каждый, кого это интересовало, мог слушать наш разговор. Задав мне несколько вопросов, врач пришел к заключению, что моя болезнь не связана с почками, это, по-видимому, просто аллергия.
— Принимайте каждые четыре часа по таблетке из флакона номер семнадцать… повторяю: номер семнадцать… одну таблетку, растворив в воде… каждые четыре часа.
Итак, вся Центральная Австралия узнала, что Фред Роуз болеет аллергией. Когда через четыре недели мы поехали в Алис-Спрингс, на обеих фермах, где мы останавливались, чтобы выпить чего-нибудь освежающего, меня приветствовали вопросом о моем здоровье. Но вершиной выражения участия и заботы обо мне было случившееся со мной в баре отеля «Стюарт-Армс». Вместе с шофером автобуса я пил какой-то напиток, когда к нам подошла седоволосая дама.
— Фред Роуз? Так вот: вы, конечно, не верите тому, что вам сказал по радио тот шарлатан? Несомненно, у вас что-то с почками. У меня были те же симптомы, и два года назад я чуть не умерла.
Итак, мне следовало поторопиться написать завещание!
В разведении скота Артуру Лидлу помогали двое аборигенов: один — тридцатипятилетний, другой — еще не прошедший посвящения юноша шестнадцати лет. Чуки, старший из рабочих, был женат и имел дочку, еще ребенка. Собственно, она была его третьим ребенком, но двое первых умерли в младенческом возрасте. Чуки был очень любящим отцом и, если находился в усадьбе, всюду с большим удовольствием таскал с собой дочку. Хотя Чуки был издавна связан с Лидлами — еще его отец (и теперь крепкий восьмидесятилетний старик) служил, как было записано в дневнике Уильяма Лидла, у отца Артура, — он очень боялся черной магии, которая могла повредить его дочери. Поскольку Чуки уже потерял двоих детей, он особенно заботился о третьем ребенке. Поэтому я не смел фотографировать ребенка; больше того, вначале Чуки очень неохотно позволял мне даже присматривать за ней. Чтобы обмануть злого духа, который может причинить вред, аборигены придерживаются обычая не давать детям в первые годы их жизни никакого имени. Итак, ребенок Чуки был без имени, и это вызывало трудности в отношениях с властями, которые редко считаются с черной магией. Чтобы внести ребенка в списки для получения пособия — оно полагалось всем белым австралийским детям с 1935, а темным и полукровкам с 1943 года, — у него должно быть имя. Чуки был непоколебим: у ребенка нет имени. Выполняя требования властей, Артур дал девочке имя Эдит. Чуки весь кипел от ярости: пусть это не было туземным именем, все равно духи могли сделать с ней то же, что и с первыми двумя детьми. Он успокоился только тогда, когда я сказал ему, что Эдит — это имя и моей жены и, если с ребенком что-нибудь случится, пострадает также и моя жена (хотя я был совершенно уверен, что моя жена не особенно боится черной магии).
Две девушки в возрасте девятнадцати и двадцати лет, Сандра и Эльзи, работали постоянной домашней прислугой. Их обязанностью было убираться в усадьбе, держать ее в чистоте. Они также стирали для Лидлов белье в стиральной машине, приводимой в движение бензиновым мотором. Часто девушки пекли хлеб. Если нужно было кормить туристов — а это приходилось делать три раза в неделю, — то они работали в основном на кухне: поддерживали огонь и наполняли водой большой котел на плите. На попечении Сандры и Эльзи был керосиновый холодильник, они же кололи дрова. Варить пищу не входило в их обязанность, но они накрывали столы и мыли после еды посуду.
Эти девушки, между прочим, имели право на оставшиеся порции. Кроме того, — и это было делом более верным — они могли распоряжаться тем, что оставалось на тарелках. Часто остатков было довольно много: Артур и Бесс мерили аппетиты туристов, в особенности их потребность в мясе, по своим собственным. Туристам же, преимущественно женщинам из города, предлагаемые в Ангас-Даунсе порции мяса были слишком велики, и это шло на пользу аборигенам.
Часть лишних порций или остатков Сандра и Эльзи забирали себе, часть отдавали в лагерь аборигенов. У Эльзи в Ангас-Даунсе родственников не было, у Сандры же в лагере жили родители, младшая сестра и замужняя старшая сестра Ада. Ее младшая сестра, дерзкая девчонка двенадцати-тринадцати лет, была невероятно темпераментна. Как только туристы отъезжали и Лидлы возвращались к себе домой, а девушки принимались за мытье посуды, она тотчас же оказывалась возле кухни и требовала от сестры что-нибудь из остатков. Чтобы от нее избавиться, девушки обычно давали ей полную консервную банку с едой для родителей, — возможно, им действительно что-то доставалось, а может быть, и нет.
Сандра и Эльзи жили вместе с матерью Бесс Лидл во втором железном сарайчике во дворе фермы. Одно время с ними работала и третья прислуга по имени Нгингви. Все трое говорили по-английски. Сандра, кроме того, умела читать и говорить на арейонга, понимала и читала также на языке аранда. Она была чрезвычайно развитой и не раз служила мне переводчицей. Иногда она снабжала меня информацией или помогала мне, когда я опрашивал женщин с целью установить их родство с другими туземцами. Мой метод работы Сандра поняла очень скоро и, поупражнявшись несколько раз, могла сама проводить опросы. К сожалению, она находилась под влиянием миссионеров и плохо знала традиции аборигенов, хотя и могла жить в буше. Именно она отыскивала для меня витчетти-грабс и медовых муравьев.
Витчетти-грабс — это личинки некоторых видов бабочек и жуков, которых находят в гнилых корнях кустарника витчетти — разновидности акации. Личинки эти длиной восемь-десять сантиметров, толщиной примерно в палец. Чтобы есть этих беловатых червячков, нужно сначала преодолеть чувство брезгливости; но если оторвать неаппетитную головку, они напоминают по вкусу орех.
Найдя куст витчетти, абориген ударяет палкой по земле возле него. Если звук выдает пустоту, это означает, что здесь, на глубине примерно десяти сантиметров, находится сгнивший корень. Тогда австралиец начинает копать, и, если ему посчастливится, он находит личинки. Он или поедает их тут же, на месте, или берет с собой в лагерь и поджаривает в течение нескольких секунд на большом огне.