Следует заметить, что Артур Лидл продавал товары аборигенам по более высоким ценам, чем белым. Так, керосин, который покупали только белые, был лишь на тридцать пять процентов дороже, чем в Алис-Спрингсе. За сигареты аборигены платили в среднем на шесть пенсов дороже, чем белые туристы.
Обманывали на всем. Служанкам не платили никаких денег, но они получали, как говорил Артур, «пятерку всякий раз, как едут в Алис-Спрингс». Однако за все время, что я прожил в Ангас-Даунсе, они побывали в Алис-Спрингсе один-единственный раз!
Напротив того, недельная заработная плата Чуки несколько превышала два фунта, предписанные законом для уплаты туземному сельскохозяйственному рабочему.
Спрашивается, на что же все-таки шли те десять фунтов десять шиллингов, которые раз в полмесяца Артур получал на пенсионеров и из которых он отдавал им только десять шиллингов. Каждый пенсионер получал следующий недельный рацион: три тарелки муки, две кружки чаю с сахаром, порцию сиропа, кусок мыла и пятнадцать граммов дешевого табака, так называемого ники-ники. При этом количество тарелок муки не было одинаковым. Семейному отпускалось иногда три или четыре, одинокому — две или три. Все это стоило не больше чем пятнадцать шиллингов. Следовательно, оставалось еще восемь фунтов на две недели. На вопрос об этих деньгах Артур наверняка ответил бы, что за них он дает аборигенам одежду, одеяла и брезент. Но хотя иногда и то, и другое, и третье действительно выдавалось, стоимость этих вещей, по-моему, никак не могла соответствовать восьми фунтам за две недели. Доказать это я не могу, но и Артур Лидл не смог бы доказать, что он выдал товаров на эту сумму, потому что бухгалтерский учет у него находился в самом жалком состоянии. Его очень скромное школьное образование не позволяло ему держать бухгалтерские книги в порядке (в этом он отличался от своего отца, в дневнике которого стоят точные цифры).
Я убежден, что Артур Лидл кроме тех значительных прибылей, которые он получал от торговли продовольствием, раз в две недели присваивал себе значительную сумму из денег, предназначенных на уплату пенсий и пособий аборигенам. На этом основании было бы очень просто считать его человеком, который по своему произволу хладнокровно обирает аборигенов. Однако это было бы ложное представление.
Ответственность за раздачу пенсий, рационов и пособий, несомненно, была бременем для Артура Лидла. Он наверняка с удовольствием избавился бы от этой функции, но правительство вменило ему в обязанность ее исполнение, и поэтому он прежде всего заботился о том, как бы самому не остаться внакладе. Он вовсе не считал несправедливым не платить своей прислуге ни чего, кроме «пятерки всякий раз, как едут в Алис-Спрингс», и сами девушки тоже не считали это несправедливостью. В Ангас-Даунсе есть старики, малые дети и семьи, которые могли бы просить себе пенсии и пособия, но Артур Лидл ничего не предпринимает в этом отношении, потому что, по его мнению, овчинка не стоит выделки.
И в итоге ответственность за обсчеты аборигенов в Ангас-Даунсе лежит не на Артуре Лидле, а на правительстве, которое отпускает средства, но не контролирует их использование.
Конец первобытного общества
У аборигенов уже развилось определенное понимание того, что такое частная собственность. Об этом свидетельствует, например, установление стандартных цен на верблюдов и ослов. Однажды в послеобеденное время, когда я сидел в своем сарае, ко мне пришел старый Тапки-Танки. Он попросил меня сделать копию с одной «бумаги». Он вытащил из кармана своей рубашки сильно помятый клочок бумаги, который, оттого что его постоянно носили с собой, порвался на сгибах и был сшит толстыми нитками. Это была купчая на осла. «Документ» был написан карандашом, очень неразборчиво, и в нем стояло:
«Сегодня, 4 марта 1962 года, я продал Камелу Чарли осла, осла без тавра, и снимаю с себя за него всякую ответственность после того, как осел покинет мое владение.
С. Дж. Стейнес Ферма Эрлданда, 4 марта 1962 года».
Я сделал Танки-Танки копию и дал ее ему, завернув в целлофан, чтобы не истрепалась.
С согласия владельца Джордж поймал на станции Маунт-Ибенезер верблюдицу и, прослышав, что я написал Танки-Танки купчую, сейчас же обратился ко мне с просьбой выдать ему купчую на верблюда. Я долго объяснял, что не могу выдать бумагу на право владения тем, что я ему не давал, что это может сделать только землевладелец, на земле которого он поймал скотину.
Мне захотелось выяснить, используют ли аборигены верблюдов и ослов как свою частную собственность и получают ли деньги с соплеменников, когда те просят у них этих животных, чтобы куда-нибудь поехать. Нет, денег они не брали. Но когда я спросил Ниппера, владельца нескольких верблюдов, сколько он потребовал бы, если бы предоставил животных, например, для поездки от Ангас-Даунса до Арейонги, он назвал весьма высокую цену — два фунта десять шиллингов. Но потом, задумавшись, добавил, что с Лайвели, своего брата, он, конечно, ничего бы не взял, также и с Чуки, ведь тот был его порка — человек, который сделал ему обрезание. Итак, нельзя сказать, чтобы верблюдов и ослов рассматривали в полной мере как частную собственность.
Хотя известные представления, свойственные первобытному обществу, еще продолжали существовать, введение в хозяйственную жизнь верблюдов и ослов как вьючных животных и вовлечение туземцев в сферу денежного обращения вызвали полный переворот в их семейных отношениях.
Если семья имела верблюда, то женщины уже не требовались для переноса тяжестей. Маленькие дети очень быстро приучились сидеть на верблюдах. Малютка Мелба, дочь Ады, которой едва исполнился год, всякий раз, когда семья на несколько дней уезжала в буш, устраивалась на спине верблюда.
Фотографируя верблюда с кладью, я спросил Камбудду, почему у него только одна жена. Его ответ был очень любопытным:
— А зачем мне еще жена? Вот этот, — он показал на верблюда, — снесет больше, чем десяток жен!
Важно также отметить, что применение верблюда уменьшило бремя, лежащее на женщине, и что женщинам нет больше необходимости объединяться вокруг одного мужчины.
На деньги, которые теперь получают от продажи сувениров, аборигены покупают муку, хотя она и дорогая. Забота о пище прежде была главной задачей женщины. Теперь же можно пойти в лавку и за два шиллинга купить муки столько, сколько раньше получали, потратив целый день на сборы и растирание мучнистых клубней или орехов. Вовлечение аборигенов в сферу денежного обращения освободило женщину от многих хозяйственных обязанностей. Теперь ее роль в семье пассивна.
Мужчина, как и прежде, добывает мясо, но теперь он выполняет и еще одну функцию — изготовляет сувениры для туристов и продает их (причем предметы, которые по традиции делают мужчины, пользуются наибольшим спросом). Следовательно, заработки мужчин выше, чем женщин. Тем самым активная роль мужчин в семье укрепилась, а женщины — ослабла.
Что все это означало для экономических отношений между мужчиной и женщиной, совершенно ясно показал мне случай с Джорджем. Как я уже упоминал, обе сестры его жены — у одной из них был ребенок — перебрались в Ангас-Даунс. Однажды Джордж попросил меня поговорить в Департаменте по делам аборигенов и попытаться добиться для этих женщин и ребенка какого-нибудь пособия. Я в свою очередь предложил ему взять их обеих в жены, ведь женитьба мужчины на нескольких родных сестрах была обычным явлением в первобытном обществе. Джордж очень изумился и сказал:
— Хватит с меня — и одну-то жену с ребенком тяжело содержать!
Если обстоятельства, приведшие к исчезновению первобытной полигинии, подмечены здесь правильно, то когда оно произошло? По полученным мною сведениям, аборигены приобрели верблюдов в большом количестве вскоре после войны, так что началом исчезновения многоженства можно считать 1945 год. Быстрый рост туризма после 1956 года ускорил этот процесс. Априори, без возможности проследить весь ход процесса, можно предположить, что он имел две стадии.