Благодаря своему хозяйственному значению в тотемных мифах аборигенов племени питьяндьяра большую роль играет кенгуру.
Однажды меня, конечно за плату, пригласили присутствовать при священных танцах и песнях в честь этого тотема. Около восьми часов вечера в мой сарай пришел Джордж и заявил мне, что сегодня ночью устраивается «танец кенгуру» и, если я хочу идти с ними, я должен взять с собой одеяло.
Мы отправились в лагерь и там ждали, пока не собралось десять или одиннадцать прошедших полное посвящение аборигенов. Затем мы шли гуськом примерно три километра в южном направлении. Через несколько часов я услышал шум проезжавшего мимо автомобиля. Только тогда я понял, что мы находились не далее пятидесяти метров от шоссе, пролегавшего возле самого Ангас-Даунса.
Я захватил с собой свой переносный магнитофон, но, к сожалению, лента была лишь на четверть часа, а мне нужно было минут на двадцать.
Аборигены разожгли костер, и все уселись вокруг него, затем, примерно с девяти часов, они начали петь. Один из них запевал, другие подпевали. Они воспевали кенгуру и его приключения. Отбивая такт, каждый из них ударял о землю дубинкой длиной сорок-пятьдесят сантиметров. Иногда они переставали петь, и тогда разгоралась оживленная беседа о том, куда побежал кенгуру и у какого водоема он залег. Священные песни переходят от поколения к поколению в устном предании, и поэтому возникают спорные вопросы; для их решения приходится обращаться за советом к более пожилым.
Детеныш кенгуру. Это сумчатое животное — самый
известный представитель австралийской фауны
Пение продолжалось примерно до одиннадцати часов, затем пятеро аборигенов помоложе покинули круг, отошли в сторону метров на десять и развели другой костер. Они разделись догола и начали срывать листья и ломать ветви, чтобы позднее использовать их для украшения. Остальные шестеро мужчин остались сидеть на старом месте и продолжали петь. Чтобы передохнуть, они попросили меня проиграть то, что я уже записал на пленку.
Минут через двадцать после того как более юные мужчины ушли от первого костра, один из них подошел к нам и попросил дать ему перочинный нож. Я дал свой, а когда мне его под конец вернули, увидел, что лезвие тупое и в крови. Явно ножом срезали кору с мульги, а кровь на нем появилась потому, что им совершали обрезание.
Молодые мужчины готовились к церемонии за моей спиной. Я сидел со всеми вместе в кругу. Джордж просил меня не смотреть. Тем не менее я неизбежно взглядывал иногда назад, когда менял положение, потому что сидеть на корточках, как сидели все, было очень неудобно. Дважды я видел молодого мужчину, с пениса которого капала кровь на другого мужчину, стоявшего перед ним на коленях. Как я подметил позднее, у каждого из этих мужчин оказалось много крови на плечах, спине и груди.
Зажгли два засохших дерева, находившихся на расстоянии примерно десяти метров, и эти пылающие факелы представляли собой чрезвычайно эффектное сценическое освещение. Теперь с места поднялись двое мужчин из нашего круга и вырыли на «сцене» два ряда ямок, глубиной примерно сорок сантиметров, на расстоянии пятнадцати сантиметров одна от другой.
Затем один из молодых мужчин вышел на «сцену», встал ногами в две ямки и принял положение пасущегося кенгуру. В волосы у него были воткнуты щепки и ветви, так что его голова напоминала голову кенгуру. В руках он держал пучок веток мульги, похожих на свисающие передние лапы кенгуру. Он замечательно разыграл пантомиму: можно было подумать, что перед тобой действительно находится поедающая траву самка кенгуру; она поводила носом, и время от времени по всему ее телу пробегала дрожь. Через одну-две минуты мужчина выскочил из ямок и, прыгая, как кенгуру, удалился со «сцены». Мне очень хотелось поаплодировать ему, но я удержался.
С выходом юноши на «сцену» старшие сразу же сменили песню и темп исполнения. Явно это была решающая часть истории, которую они воспевали.
Все пятеро молодых аборигенов были разукрашены: они натерли тело охрой, повесили на себя украшения, но разглядеть их в мерцающем свете было нелегко. По спине, плечам и груди струилась кровь. На груди и на руках от плеча до локтевого сустава чем-то белым были нанесены рисунки. Кровь, черное и белое сверкали в свете горящих деревьев.
На «сцену» вышли двое других мужчин, они также встали ногами в ямки. Они тоже изображали пасущихся кенгуру, на этот раз самца и самку. Затем они показали спаривание зверей и прыжками удалились со «сцены».
В третьей сцене нам показали самку кенгуру с детенышем, прыгающим между ног матери.
Всякий раз, когда актеры появлялись на «сцене», песнь пожилых менялась. Каждая из трех пантомим длилась не более двух минут.
Закончив представление, юные мужчины вернулись на некоторое время к своему костру и сняли с себя украшения. Однако раскраска и кровь остались на теле. Старшие тем временем продолжали петь, только Тапки-Танки, завернувшись в одеяло, уже улегся со своей собакой возле костра, разложенного северо-восточнее нашего круга.
Затем юные мужчины возвратились в главный круг, и пение продолжалось, хотя пели уже менее связно. Вскоре после наступления полуночи мне пришлось еще раз проиграть все записанное на пленку. Около часу ночи настало наконец «время сна», и каждый улегся у одного из костров. Пожилые аборигены захватили с собой одеяла, более молодые спали прямо на земле в одежде.
Один раз я проснулся, так как совсем замерз, раздул свой костер и снова заснул. После шести часов мы поднялись, и меня опять попросили проиграть пленку.
При дневном свете я убедился, что вчера пролили много крови. Один из мужчин собрал ветви, щепки и засохшую кровь и зарыл все это в одной из ям на «сцене». Затем все место вымели ветками мульги, и мы гуськом направились обратно в лагерь, куда пришли около семи утра.
Аборигены считали очень важным, чтобы пятеро юных мужчин не смывали раскраску с тела и женщины тоже могли ее видеть; однако женщины ни в коем случае не должны знать, что она означает. Впрочем, под рубашкой было нелегко различить рисунок.
Женщинам и непосвященным мужчинам под страхом смерти запрещено видеть эти обряды и слушать песни, хотя я сомневаюсь, чтобы женщину, которая все же услышала бы их, убили. Во всяком случае, аборигены настаивали, чтобы я не проигрывал мои записи, пока не покину Ангас-Даунс. Мне было велено их сейчас же запаковать и спрятать в саквояж. Чтобы удостовериться, что я сделал все это, трое мужчин проводили меня в мой сарай.
До какой степени прошедшие посвящение мужчины боялись выдать свои тайны женщинам и непосвященным, показывает следующий эпизод. Однажды семеро посвященных мужчин взяли меня с собой, когда шли к «складу» священных жердей — кульпидья (Кульпидья звали и моего аборигена-информатора на Грут-Айленде). Эти жерди, длиной от полутора до двух метров, сохранялись в стволе одинокой акации, стоявшей в неглубокой лощине. Я сфотографировал каждого из туземцев с такой жердью в руке. Напечатав фотографии, я дал туземцам их карточки. Фотографии очень понравились, но через две-три недели я узнал, что все снимки были сожжены, потому что мужчины боялись, как бы они случайно не попали в руки женщин или непосвященных.
Виденный мною ритуальный обряд «кенгуру» почти полностью совпадал, если отвлечься от некоторых современных деталей, таких, как пользование ножом вместо деревянной палки при обрезании, с тем, который другой исследователь наблюдал в тридцатых годах примерно на двести пятьдесят километров юго-западнее. Это очень интересно, так как доказывает, что тотемистические представления и ритуальные действия аборигенов, несмотря на глубокие изменения, происшедшие и происходящие в их хозяйственной жизни, в основном сохранились и не изменились со времени, когда аборигены еще жили в условиях первобытнообщинного строя.