— Во-вторых,— с анафемской силой сказал старый князь, упирая на второй слог,— во-вторых, упаси боже угодить Иезавели под горячую руку. Мигом на плахе окажешься, а то еще по примеру Корпа чучело из тебя набьют. Ergo, пришипиться, выжидать и слушать в оба уха. Понятно, сударь?
В-третьих,— обычным голосом, с обычным ударением сказал старый князь, но именно потому, что ударение было верным, по аналогии с другими оно показалось неверным,— в-третьих, твою Амальхен надо послать к распротаковской матери, а жениться на моей крестнице.
Поручик Чадов оторопело взглянул на своего вельможного дядюшку.
Михайло Михайлович Щербатов был шишконосым стариком с азартным взглядом веселых голубых глаз. Рука его, взбугренная синими венозными жилами («Голубая кровь вон где себя оказывает «,— мрачно острил дядюшка), покоилась на только что оконченной рукописи. Перед приходом племянника ее принес князю постоянный переписчик Евграф Шилов. Прочитав сызнова название — «Письмо к одному приятелю, в оправдание на некоторые скрытые и явные охуления, учиненные его истории от г. генерал-майора Болтина «, Михайло Михайлович умилился и пожаловал писарю сверх обещанной суммы елизаветинский червонец. «Покрупней теперешних будет»,— не преминул съязвить противник Екатерины. Несмотря на ранний час, старый князь был одет так, как будто собирался на прием к императрице. Белый с голубизной парик был точно прилажен к объемистой голове, коса с кошельком улеглась как раз посредине синего атласного камзола, ровно обтянувшего спину, золотые пряжки на красных лакированных туфлях неугасимо блестели. Только что регалий не сверкало на груди, но, по правде говоря, Щербатов не был избалован отличиями.
Старик насладился оторопелостью юнца и стал не спеша развивать высказанные положения.
— Конешно,— выговорил он по-старомосковски,— конешно, хотя по-человечески немчуру и жаль, но великой печали я по сему поводу не испытываю. Ежели бы немцы друг другу почаще такие супризы устраивали, нашему брату-русаку много б легше на свете стало жить.
Тут другая опасность, коли поглядеть в корень. Кабы Катька, разохотившись на безответном немце, не вознамерилась и на нас пробовать подобные кунстштюки.
Михайло Михайлович подложил руку под крутой подбородок и задумался, прикрыв на мгновение глаза морщинистыми веками.
— Так, может, не пришипиться, а предпринять некие шаги к предупреждению сего варварского поступка,— всхорохорился Петр Чадов.
Михайло Михайлович с любопытством посмотрел на молодого петушка.
— Пришипиться внешне, а стороной никто тебе не запрещает любые шаги предпринимать, только помни, что здесь любой faux pas[1] приведет тебя на эшафот.
— А вы сами, дядюшка?
— Мне сюда мешаться не след. Я и так у царицы на заметке.
Разве лишнюю страницу в свою инвективу «Повреждение нравов в России» впишу с превеликим удовольствием.
— И только-то?
— Ты, Петька, не дерзи. Мне видней позиция, чем тебе, дураку.
Еще одно: к крестнице сватом сам буду. Так что считай себя женатым.
— Дядюшка! — взмолился вконец обескураженный поручик.— Что же это получается? Приезжаю хлопотать о злосчастном Корпе, так мало того что мне отказывают в участии, еще вырывают из объятий моих дочь мученика! Увы мне!
— Неужто в Измайловских казармах «Страдания молодого Вертера « прочитали? — изумился старый князь.— Или это тебе Амальхен подсунула? Впрочем, не от тебя первого эти кисло-сладкие речения слышу. Ты эту дрянь брось! Бурбонская Франция, замазав сей сентиментальной пастилой рот, к Генеральным Штатам скатывается.
Что-то из них выйдет!
— Да ведь с Амальхен уже и свадьба назначена,— прервал дядюшку незадачливый жених, испугавшись, что тот погрузится в дебри европейской политики.
— Я тебе заместо отца, и так как покойник тебя вразумить не может, вразумит заблудшего старший родственник,— внушительно изрек Щербатов.— Не так уж окончательно пало русское дворянство, чтобы князья на безродных немецких булошницах женились. А ты хоть захудалый, а все-таки князишко. И родня твоя княжеская. Моя дура сестрица не благословясь выскочила за твоего папеньку, польстившись на его брови да усы. Подлинно буренушка пегая возле двора бегала, а тут нонеча усы проявились на Руси — прямо получилось по этой шутовской песенке. Но сделанного не воротишь! — Здесь Михайло Михайлович горестно вздохнул.— Древнейший росский род Щербатовых, к Рюрику восходящий, породнился с какой-то чудской деревенщиной. Одно утешение, что тоже князья.