Я помедлил мгновение. Ворон повернул голову, и я его глазами увидел ярко горящий камин.
— А дальше — пламя, — сказал я. — Осталось последнее. Выиграть суд. А затем… выиграть войну.
Посёлок Горные Ключи, дача графа Муратова
На следующий день
Дача графа Муратова в Горных Ключах тонула в зелени и казалась островком спокойствия. Но внутри, в кабинете с дубовыми панелями и массивным письменным столом, бушевала буря.
Барон фон Берг метался по комнате, как раненый вепрь. Его тучное лицо заливал багровый румянец, пот струился по вискам и шее. Барон размахивал руками, его голос, хриплый и сорванный, заставлял трястись стёкла в окнах.
— Он меня обманул! Обвёл вокруг пальца, как последнего идиота! — вопил он, останавливаясь перед Муратовым, который сидел в кресле с выражением ледяного спокойствия на лице. — Этот щенок, этот выскочка Градов! Ты слышишь, Рудольф? Он меня ОГРАБИЛ! Юридически чисто, подло, по-хамски ограбил!
— Я слышу, Генрих Карлович, — холодно отозвался Муратов, постукивая пальцами по подлокотникам. — Вы кричите достаточно громко, чтобы вас услышали мертвецы на том свете. Успокойтесь и сядьте. Вы мне так ковёр протопчете.
— Какой, к демонам, ковёр⁈ — взревел фон Берг, но всё же плюхнулся в кресло, которое застонало под его весом. — У меня нет денег, Рудольф! Ни копейки! Эти… смерды! Этот Фонд рабочих, который, я уверен, сам же Градов и создал! Мои заводы теперь принадлежат каким-то мерзким простолюдинам! А я должен выводить оттуда войска, потому что это теперь «гражданские объекты»!
Он схватился за голову и застонал. Потом без спроса схватил со стола бутылку коньяка и сделал несколько жадных глотков. Закашлявшись, он пролил немного коньяка на ковёр.
Муратов поморщился, но сдержал вспышку гнева, только стиснул подлокотники кресла. Да, его тоже бесило, что Градов снова их переиграл. Так нагло и в то же время так изящно.
Волей-неволей Рудольф Сергеевич проникся уважением к своему противнику. Только это не значило, что он собирался давать ему какие-то поблажки. Напротив, стремление сокрушить Градова стало только сильнее.
Глотнув ещё коньяка, фон Берг сказал уже тише:
— Мне нечем платить солдатам. Понимаешь? Не-чем! Они уже ропщут! Ещё неделя — и они или разбегутся, или взбунтуются и перережут моих офицеров! — голос барона становился громче с каждым словом. — А этот суд… этот проклятый суд! Что, если нам прикажут выплатить штрафы за военные преступления⁈ У меня же нет средств на это! Что мне делать, продавать поместье и драгоценности жены⁈ Меня окончательно добьют!!!
Муратов наблюдал за этой истерикой с отстранённым любопытством, как хищник, рассматривающий бьющуюся в агонии добычу.
— Вы позволили себя обвести вокруг пальца, — констатировал он, и в его голосе не было ни капли сочувствия. — Вам подсунули блестящую, но очевидную аферу, а вы, движимый жадностью и отчаянием, проглотили крючок, леску и удилище вместе с рыбаком. Виноваты в этом вы сами, Генрих Карлович.
— Я виноват⁈ — фон Берг вскочил с кресла, трясясь от ярости. — А ты⁈ Ты где был, а? Твои советники, твои шпионы? Почему никто не предупредил меня? Почему я вынужден воевать на два фронта, с Градовым и с Карцевой, а ты сидишь и делаешь вид, что ничего не происходит⁈
Глаза Муратова сузились до щёлочек. Ледяное спокойствие сменилось яростью. Он медленно поднялся и хотя был ниже фон Берга, его фигура вдруг наполнилась такой угрожающей силой, что барон невольно отступил на шаг.
— Вынуждены? — процедил Муратов, и его тихий голос прозвучал громче любого крика. — Вы ничего не вынуждены, барон. Вы — жадный, недальновидный дурак, который полез в большую игру, не рассчитав сил. Вы думали, что война — это лёгкая прогулка и делёж трофеев? Вы ошиблись. Градов оказался умнее, хитрее и беспощаднее вас. А вы теперь приходите сюда и смеете указывать мне? Смеете что-то требовать⁈
Он сделал шаг вперёд. Фон Берг отступил ещё, наткнувшись на кресло, и приподнял бутылку, будто готовясь защищаться с её помощью.
— Мои советники? Мои шпионы? Они работают на победу альянса, а не на то, чтобы вытаскивать из дерьма каждого неудачника, который не может уследить за собственным кошельком! Вы хотели быстрой наживы — вы её не получили. Вы хотели лёгкой войны — но просчитались.
— Но… что мне теперь делать? — выдохнул фон Берг, и в его голосе впервые прозвучало не яростное отчаяние, а животный страх.
Рудольф помолчал, наблюдая, как из барона уходит последняя спесь. Он видел перед собой не союзника, а разбитую, жалкую развалину. Но развалину, которую ещё можно было использовать как таран.