Роттер ответил не сразу. Качнул головой и произнёс:
— Нет. Их смерть была неизбежной жертвой. Чтобы легенда была правдоподобной, должны были быть и настоящие потери. Я был обязан сохранять легенду любой ценой.
Он замолчал, дав мне переварить его слова. Потом медленно, будто совершая какое-то священнодействие, засунул руку за пазуху и вытащил оттуда небольшой, сложенный в несколько раз лист бумаги, запечатанный сургучом.
Сургуч был тёмно-красным, и на нём отчётливо виднелся оттиск герба Градовых.
— Александр Петрович велел передать это новому главе рода, когда представится случай, — тихо сказал Роттер, протягивая мне документ.
Я взял бумагу, и родовой перстень на пальце немедленно отозвался. По печати пробежало короткое мерцание, а кольцо потеплело и запульсировало.
Значит, печать подлинная. Её сделали именно этим перстнем. Здесь никак нельзя обмануть.
Я развернул лист. Короткий приказ, написанный знакомым твёрдым почерком. «Капитану К. Роттеру. Во исполнение долга и во имя будущего рода Градовых, приказываю вам принять на себя роль перебежчика… Сохранить жизни солдат… Действовать изнутри… Ждать моего наследника…» Подпись. Печать.
Я долго смотрел на эти строки, пытаясь совместить образ благородного отца, каким я его помнил, с этим жестоким, циничным приказом. Он послал этого человека в ад. Обрёк его на позор, на ненависть своих же людей. Ради чего? Ради призрачного шанса на месть?
Впрочем, в прошлой жизни я сталкивался и с более неожиданными поступками людей. Так что это не слишком меня удивило.
Я поднял взгляд на Константина. Он стоял, не шелохнувшись и глядя сквозь меня.
— Почему сейчас? — спросил я. — Почему ты не пришёл раньше?
— Я не мог, — он покачал головой. — У Муратова были уши повсюду. Малейшая ошибка — и всё бы рухнуло. К тому же Карцевой нельзя доверять, и в моих интересах было ослабить её. Сейчас вы на одной стороне, а потом — она предаст вас.
Роттер тяжело, медленно вздохнул и продолжил:
— Вы начали делать то, что я должен был делать сам. Ломать альянс изнутри. Вы делали это лучше меня. Моя роль свелась к тому, чтобы незаметно помогать вам… и ждать своего часа.
— И чего ты хочешь теперь? Прощения? Награды? Возвращения в род?
— Ничего, — тихо ответил капитан. — Мой приказ выполнен. Ценой жизни многих моих людей. Ценой моего имени. Теперь я… просто остаюсь на вашу милость. Делайте со мной и моими солдатами то, что сочтёте нужным.
Я посмотрел на его людей — грязных, измождённых, стоявших на коленях под прицелами арбалетов. Они не знали правды. Они всю эту войну думали, что и правда предатели.
— Ты и твои люди сдадитесь в плен, — сказал я. — Вы будете размещены под стражей, пока я не решу, что с вами делать. Но вам не причинят вреда. Это я обещаю.
Роттер медленно кивнул.
— Слушаюсь, ваше сиятельство.
Я повернулся и пошёл обратно к своим. Никита вопросительно смотрел на меня.
— Обезоружить их, — велел я. — Передать под охрану. Обеспечить водой и едой. Раненых — к Ладе.
— Ваше благородие⁈ — не выдержал Никита. — Но это же…
— Это приказ, воевода, — я посмотрел на него прямо, и в моём взгляде было нечто, заставившее его молча подчиниться.
Я взобрался в седло. Карцева смотрела на меня с нескрываемым интересом, её брови были изумлённо приподняты.
— Интригующе, — произнесла она тихо, подъезжая ближе. — Неужели у старого пса нашлись оправдания, которые вы приняли?
— Это вас не касается, Эмилия Романовна, — холодно ответил я, поворачивая коня к дому. — Дела Градовых останутся делами Градовых.
Она ничего не сказала, лишь загадочно улыбнулась.
Когда мы немного отъехали, я рассказал Добрынину всё, что передал мне Роттер, не забыв упомянуть про подлинность печати. Этот аргумент не позволил воеводе усомниться в правдивости слов капитана.
— Обеспечь круглосуточную охрану, — велел я. — Никого не подпускать. Не хочу, чтобы кто-либо из пленных пострадал.
— Что ты хочешь с ними сделать? — пробурчал Никита.
— Пока не решил. Это сложный выбор. Роттер прекрасно понимал, на что идёт, а вот его люди не знали… и они предали нас по-настоящему. Казнить их только потому, что они пошли за своим командиром? Несправедливо. Отпустить на волю? Собственные бойцы не поймут.
— М-да, и впрямь сложный выбор, — со вздохом согласился воевода.
— Я сделаю его немного позже.
Остаток дня я посвятил инспекции.
Послеполуденное солнце освещало плац, где шли интенсивные тренировки. Воздух гудел от криков инструкторов, звона клинков, щёлканья арбалетов и тяжёлого дыхания дружинников. Я обходил ряды, отмечая про себя новых ребят, которые уже неплохо справлялись с азами, и ветеранов, чьи движения были отточены до автоматизма.