- Сначала скажи, зачем тебе это нужно?
- Нужно. Мне это позарез нужно! Как зачем? Как зачем? Странный вопрос! Ты вспомни, ты за всю жизнь хоть раз кого-нибудь о чем-нибудь просил?
Я задумался.
- Нет, мне кажется, не просил. Я приказываю, и все выполняется. Но с тобой - другое дело. Я не могу тебя казнить, не могу тебе приказать.
- Значит, остается просить! - обрадовалось привидение.
Я рассердился. Вот проклятая тварь! Я злобно спросил:
- И в опочивальню со мной пойдешь?
- А ты надеешься увести ее в опочивальню?
- Мне стоит ей только приказать!
- Боже, да ты собрался ее изнасиловать?!
- Нет, почему, - смутился я, не узнавая себя. - Отчего ты так решило? Я не собираюсь насиловать. О, как ты мне надоел, проклятый призрак! Ты что, перевоспитать меня решил? Не выйдет!
- Выйдет, - твердо сказал голос. - Попросишь. Не меня, так ее попросишь. Деваться тебе некуда, владыка. Возьмешь ее силой или по принуждению, и глаза ее погаснут. Тебе нужны ее безжизненные глаза? Вспомни всех блудниц, которые перебывали у тебя в постели - ты видел хоть у одной из них живые глаза? Хоть одна из них любила тебя?
- Молчи, - беспомощно произнес я. - Со многими мне было хорошо.
- А им? Им было с тобой хорошо?
- Меня это не интересует!
- А зря. На твоем месте я бы поинтересовалось.
- Каждому лучше быть на своем месте, - надменно сказал я, - и не претендовать на чужое.
- Да я и не претендую, - смутился призрак. - Разве может призрак стать кесарем? Мне и в голову не приходило.
- Да, - с издевкой произнес я, - это было бы необычайно весело - невидимый кесарь. Я посмеялся бы от души.
Двери распахнулись, и в комнату вошли стражники. Они вели закованную в цепи Анну.
- Снимите цепи, - приказал я. - Никанор!
Никанор вошел в спальню, поклонился.
- Разве я не ясно выразился - обращаться как со мной? Ты видишь у меня на руках цепи? Еще одна такая ошибка, и я закую тебя вместо нее!
Анна замотала головой, на лице ее отразилось страдание.
- Ладно, ладно, - примирительно сказал я, поняв, что она заступалась за Никанора. - Никто его не собирается заковывать. - Ее лицо разгладилось, она улыбнулась. - Пока не собирается, - я сделал ударение на слове "пока" специально для Никанора, который поклонился и ушел, сопровождаемый стражниками. - Сядь, - сказал я, указывая на диван с подушками. Она села, глядя на меня во все глаза, отчего у меня слегка шевелились волосы на всем теле, прижала одну из подушек к груди и стала настороженно следить за мной.
- Не бойся меня, - как можно мягче сказал я, стараясь, чтобы голос не был хриплым. - Я не такой страшный, как ты предполагаешь. Кто научил тебя говорить те слова, за которые тебя привели на суд?
- "Никто" - она отрицательно мотнула головой.
- Стало быть, ты сама додумалась до этого? И что привело тебя к такому выводу?
Она показала знаками, что рассказы людей, слухи, разговоры.
- Вот как? - сказал я, возвышаясь над ней. - Значит, в народе ходят нехорошие разговоры обо мне?
- "Нет-нет! Плохих разговоров никто не ведет. Но этого и не надо, чтобы понять, что ты нехороший человек".
- Пусть так, - согласился я, медленно садясь в кресло напротив, и не сводя с нее глаз. - Да, я жесток. Но правитель и должен быть жестоким. Иначе ему не удержать власть, может начаться анархия, переворот за переворотом, а это для народа хуже моей жестокости. Скажи, народ живет плохо?
- "Народ живет бедно".
- Народ живет плохо? - повторил я.
- "Да".
- Ты из бедной семьи? Не отвечай, я вижу по твоей одежде.
- "Одежду у меня отобрали в тюрьме. Это арестантская одежда. У меня вообще нет семьи".
- Ты сирота. Жаль, что ты не испытала материнской ласки и отцовской руки. Родители научили бы тебя, что говорить плохие слова о кесаре - это значит кликать свою смерть.
- "Ты убьешь меня?"
- Будь моей женой, и я не убью тебя.
Эти слова слетели у меня с уст непроизвольно, я не хотел их произносить, у меня даже дух захватило от неожиданности. Я отвернулся и загородился от нее ладонями.
- Не отвечай. Считай, что я не говорил этих слов. Ступай. Стража!
Девушку увели, и я заметил ее умоляющий взгляд.
- Ну, что ты скажешь? - спросил я, оглядываясь в поисках призрака.
- Я потрясено.
- Да, я знаю. Я сам потрясен. Я не хотел этого говорить, меня черт дернул...
- Конечно, конечно. Когда люди хотят оправдать собственную глупость, они поминают черта и сваливают всю вину на него.
- Хорошо, я сказал глупость, - молвил я с трудом.
- Ты меняешься прямо на глазах, - засмеялось привидение. - Не прошло и полдня, как ты уже признаешься в собственной глупости. Мог ли ты подумать еще утром, что вечером сделаешь такое признание?
- Просто я умный человек, а умный человек должен признавать свои ошибки. Но не думаешь же ты, что я скажу подобное при Никаноре, например?
- Конечно не думаю! Я тоже умный...призрак.
- Что там за дверью? Какой-то шум?
- Это Никанор. Он хочет войти, но не знает, как нарушить твой покой, поэтому производит легкий шум - он поскуливает от желания сообщить тебе что-то важное.
- Никанор? Какого черта ему нужно?
- Впусти его и узнаешь.
Лицо Никанора было натурально белым, отчего его борода казалась черной.
- Ваше величие, - прошептал он бескровными губами, пряча глаза. - Она хочет видеть вас.
- Кто? - спросил я севшим голосом.
- Анна, ваше величие.
Никанор ожидал взрыва гнева, истерики, или холодного приказа "Отправляйся в ад!", но совсем не того, что сделал я.
- Хорошо, - сказал я. - Я приду к ней. Ступай, предупреди ее.
Действительно, я очень изменился за этот день. Вот и мои подданные меня уже не узнают.
- Как ты думаешь, - задумчиво сказал я призраку, когда Никанор ушел, стараясь не показывать на своем лице, как он безмерно удивлен. - Зачем она хочет видеть меня?
- Ты так неожиданно прогнал ее, - с готовностью отозвался призрак, - что не дал ей выразить свое безусловное согласие стать твоей женой.
- Иронизируешь, - с плохо сдерживаемым бешенством проговорил я. - А зря. Я ведь сказал уже, что сожалею о тех словах.
- Вовсе нет. Я просто вдруг подумало о том, каких трудов стоило Анне уговорить Никанора войти к тебе, чтобы передать ее просьбу. Значит, она хочет сказать тебе что-то очень важное.
- Я как-то не подумал об этом. Впрочем, я ведь приказал Никанору обращаться с ней так же, как со мной. Ничего удивительного.
С этими словами я вышел из спальни и медленно пошел по широкому коридору мимо портретов предков на стенах, в париках с буклями, с горящими глазами истинных самодержцев, надменных и суровых, взирающих на меня с потрескавшихся холстов. Вот тот самый прадед, который влюбился в девушку-призрака. У него пронзительный взгляд и презрительно поджатые губы. Не похож ли я на него? Я остановился возле портрета, пристально посмотрел на прадеда и сказал:
- Мы с тобой два сапога - пара. Ты влюбился в призрака, а я - в преступницу. Боюсь, мне придется ее казнить. Что скажешь? Молчишь. Ты не можешь ответить потому, что ты давно мертв и твой прах рассыпался в гробу. Могу ли я не казнить ее? - Я помолчал, потом неожиданно для самого себя заорал в лицо предку: - Могу! Я могу все!
Стоящий неподалеку янычар вздрогнул от неожиданности.
- Что, басурман, - тихо сказал я. - Страшно? Не бойся. Я сегодня не такой как всегда. Я сегодня похож на ангела во плоти. И у меня такое чувство, что кто-то хочет этим воспользоваться в каких-то неизвестных мне корыстных целях.
Черное лицо турка посерело, потому что он ничего не понял из моей тирады. Я взял у него с пояса кривой ятаган и пошел дальше. Стражники распахнули передо мной тяжелые створки дверей в гостиную. Анна поднялась мне навстречу. Вид у нее был такой, будто ей очень неуютно в роскошной комнате.
- Зачем ты звала меня? - сурово спросил я, помахивая саблей.
- " Ты правда хочешь, чтобы я стала твоей женой?"
- Нет, - сказал я. - Я пошутил.
Зачем, зачем я говорю так?
- "Отпусти меня".