Так я и знал, подумал Джек.
– Вернем эту сумму? Как же, по-твоему, мы вернем ему эту чертову сумму, Джен?
– Он предложил очень щадящий график выплат, в котором учитываются наши будущие доходы. Джек, я могла бы собрать нужную сумму за счет процентов с вверенной мне в управление собственности, но я знаю, что ты на это не согласишься.
Она опустилась рядом с ним.
– Я думала, если мы выберем этот вариант заема, ты не будешь так переживать. Я знаю, что ты думаешь о деньгах отца. Но мы вернем эти деньги. Это не подарок. Это заем под проценты. Я продам свой дом. Это около восьми сотен. У тебя тоже есть какие-то деньги. Это не бесплатный приз.
Чтобы убедить Джека, она игриво ткнула пальцем ему в грудь и оглянулась на дом.
– Он великолепен, правда? Джек, в нем мы будем так счастливы. Нам сам Бог велел жить здесь.
Джек посмотрел на фасад дома, но все, что он увидел, – это Кейт Уитни. В каждом окне громадного здания.
Дженнифер сжала его руку и наклонилась к нему. Голова у Джека раскалывалась. Мозг отказывался действовать. В горле у него пересохло, а руки и ноги, казалось, перестали сгибаться в суставах. Он осторожно отстранил от себя руку невесты, поднялся и медленно побрел к машине.
Изумленная Дженнифер еще несколько секунд продолжала сидеть на скамейке, а затем в ярости последовала за ним.
Агент по продаже недвижимости, которая все время пристально наблюдала за ними, сипя в своем “мерседесе”, отложила недописанный контракт в сторону, и ее губы недовольно скривились.
Рано утром Лютер вышел из маленького отеля, затерянного в густонаселенном жилом районе на северо-западной окраине Вашингтона. Чтобы добраться до станции подземки “Метро Сентер”, он поймал такси, попросив водителя ехать кружным маршрутом под предлогом того, что хочет осмотреть кое-какие достопримечательности округа Колумбия. Такая просьба не удивила таксиста, и он машинально вел автомобиль привычным маршрутом, который еще тысячи раз повторится, пока не подойдет к концу туристический сезон, если он вообще когда-либо кончится для этого города.
Небо обещало дождь, однако этого нельзя было знать наверняка. Непредсказуемые циклоны клубились и бурлили над этим регионом, то проходя стороной, то обрушиваясь на город перед тем, как уйти в сторону Атлантического океана. Лютер посмотрел на сплошную серо-черную облачность, сквозь которую не могли пробиться лучи только что взошедшего солнца.
Будет ли он жив через шесть месяцев? Возможно, что нет. Несмотря на все меры предосторожности, они могут найти его. Но он возьмет все от оставшегося в его распоряжении времени.
Он доехал на метро до Вашингтонского государственного аэропорта, где пересел на автобус-челнок, доставивший его к главному терминалу. Он прошел досмотр багажа и стал ждать посадки на самолет компании “Американ эйрлайнз”, на котором отправлялся до Далласа, где должен был пересесть на самолет до Майами. Там он переночует, а затем еще один перелет до Пуэрто-Рико и, наконец, последний – до Барбадоса. Все рейсы были оплачены наличными; согласно паспорту, он был Артуром Лэнисом, шестидесяти пяти лет, из Мичигана. У него имелось полдюжины подобных удостоверений личности; все они были профессионально сработаны, не вызывали сомнений в подлинности и все были фальшивыми. Срок действия паспорта истекал через восемь лет, и, судя по нему, Лютер изрядно попутешествовал.
Он присел в зале ожидания и сделал вид, что читает газету. Вокруг было многолюдно и шумно, как обычно бывает в больших аэропортах в будни. Время от времени Лютер отрывался от газеты и смотрел, не следит ли кто-нибудь за ним, но все было спокойно. Он осматривался достаточно часто, так что непременно обнаружил бы причину для беспокойства, если бы она была. Объявили посадку на его рейс, и он медленно побрел к изящной громаде самолета, который через три часа должен был доставить его в столицу штата Техас.
Рейс на Даллас обычно бывал полностью загружен, но к своему удивлению рядом с собой он обнаружил свободное место. Он снял плащ и положил его на пустое сиденье, создав препятствие для того, кто пожелал бы сесть рядом. Он устроился поудобнее и стал смотреть в иллюминатор.
Когда самолет выруливал на взлетно-посадочную полосу, он различил верхушку памятника Вашингтону, виднеющуюся над густым клубящимся туманом. Всего в миле от памятника вскоре проснется и станет собираться на работу его дочь, а ее отец в это время будет высоко над землей, чтобы начать новую, не вполне привычную для него жизнь.
Самолет набирал скорость и высоту; Лютер смотрел на местность далеко внизу, на змеиный извив Потомака, пока, наконец, он не скрылся из виду. Его мысли переключились на давно умершую жену, а затем снова на дочь.
Он поднял глаза и увидел приветливо улыбающееся лицо стюарда. Заказал кофе и через минуту получил свой скромный завтрак. Проглотив дымящуюся жидкость, он прикоснулся пальцами к иллюминатору со всеми его подозрительными черточками и царапинами. Протирая очки, он заметил, что глаза обильно слезятся. Он быстро осмотрелся вокруг; большинство пассажиров либо заканчивали завтракать, либо удобнее устраивались на сиденьях, чтобы вздремнуть перед посадкой.
Лютер отстегнул привязной ремень и прошел в туалет. Там он посмотрел на себя в зеркале. Его глаза опухли и покраснели. Под ними тяжело нависали мешки: за последние тридцать шесть часов он заметно постарел.
Лютер плеснул водой себе на лицо, подождал, пока она стечет, и снова плеснул. Он потер глаза. Они болели. Он наклонился над крошечной раковиной, пытаясь унять дрожание мышц.
Помимо воли, он вновь мысленно перенесся в ту комнату, где так жестоко была убита женщина. Президент Соединенных Штатов оказался пьяницей, бабником и человеком, способным поднять руку на женщину. Он улыбался журналистам, целовал младенцев, заигрывал с очарованными им старушками, проводил важные встречи, колесил по миру в качестве лидера нации, – и был вонючим ублюдком, который спал с замужними женщинами, избивал их и затем приканчивал.
Ну и наборчик.
Он узнал нечто такое, что не предназначено для широкой огласки.
Лютер чувствовал себя очень одиноким. И очень обозленным.
И самое обидное то, что эта сволочь останется безнаказанной.
Лютер пытался убедить себя, что, будь он на тридцать лет моложе, то принял бы бой. Но он не был молод. Его нервы по-прежнему были крепче, чем у большинства его сверстников, но, как и речной камень, их разъедало течение лет, и они были уже не те. В его возрасте битвы выигрываешь значительно реже. Наконец, пришло и его время, и он оказался к этому не готов, но был вынужден понять и смириться.
Лютер вновь посмотрел на свое отражение в маленьком зеркале. Глухой стон зародился в его груди и, превратившись в рыдания, наполнил тесную комнатку.
Его бездействию нет оправдания. Он не открыл зеркальную дверь. Не оттащил мужчину от Кристины Салливан. Не предотвратил ее смерть, и это жестокая правда. Будь он решительнее, она осталась бы в живых. Он купил себе свободу, возможно, жизнь, но заплатил за нее жизнью другого человека, который нуждался в его помощи и сражался за свою жизнь, в то время как Лютер только наблюдал. Человеческое существо, едва прожившее треть жизни Лютера. Это был трусливый поступок, и боль от осознания своей трусости сжимала ему грудь.
Он почувствовал, что его ноги подкашиваются, и низко наклонился над раковиной. Он был даже рад этой слабости. У него больше не было сил смотреть на свое отражение. Когда самолет провалился в воздушную яму, его стало тошнить.
Прошло несколько минут. Он смочил бумажное полотенце холодной водой и протер им лицо и шею. В конце концов ему удалось добраться до своего сиденья. Самолет с гулом, рвался вперед, и чувство вины у Лютера с каждой милей становилось все острее.
Зазвонил телефон. Кейт взглянула на часы. Одиннадцать вечера. Обычно она отвечала на звонки через автоответчик. Но что-то заставило ее броситься к телефону и поднять трубку до того, как автоответчик заработал.