Полезную компаративную социально-экономическую информацию можно почерпнуть и из документов, содержащих сведения о соседних с ацтекским государством районах и народах. Пример такого документа — «Письмо брата Николаса де Витте досточтимому сеньору» [108].
При анализе социальных отношений, идеологам, господствующих в обществе идеалов нельзя обойтись без обращения к двум таким документам, как «Уэуэтлатлаколли, или назидания стариков», памятник, в основных своих чертах напоминающий «поучения» из древнего Египта (см. [351]), и «Мексиканские песни», бывшие не чем иным, как религиозными гимнами, исполнявшимися во время различных ритуалов [351, т. 4].
В работе частично использованы документы (кодексы) ритуального, религиозного содержания — настолько, насколько их пиктографика может способствовать анализу рассматриваемых проблем. Среди многих замечательных памятников подобного рода привлекается изобразительный материал из двух кодексов — «Кодекса Борджиа» (рис. 36) и «Кодекса Тудела» (рис. 64).
Лишь фрагментарно используются такие кодексы, как «Холст из Тлашкалы», «Кодекс Уамаштла» и «Кодекс Отласпан».
Завершая анализ кодексов как письменных источников, важно подчеркнуть, что большинство исследователей из всех названных нами выше памятников лишь относительно трех допускают возможность их доиспанского происхождения — «Кодекса Ботурини» [134], «Кодекса Борджиа» [239] и реже упоминаемого в данной связи «Реестра дани» [289].
Кроме письменных источников в настоящей работе используются изображения некоторых образцов древнеацтекского монументального искусства, предметов ритуального и культового назначения. Все они так или иначе связаны с идеологией, и обращение к ним позволяет, как кажется, лучше представить религиозно-идеологическую атмосферу, в которой существовали ацтекские общество и культура.
Что касается историографии, то представление о месте и роли древних ацтеков в мировой культуре и истории, как уже отмечалось, отнюдь не было постоянным.
Начиная с 1519 г. для европейцев стало очевидным существование ранее неизвестной им культуры. Вполне естественно, что на первых порах на этот вновь открытый, неведомый мир Старый Свет глядел глазами очевидцев — испанских конкистадоров и миссионеров, которые, в свою очередь, восприняли его с позиций и представлений привычного им европейского феодального общества, основанного на принципе вассалитета: на вершине социальной лестницы стоит могучий правитель, ниже — военная знать разных рангов, обладающая соответствующим статусом и привилегиями, свойственными феодалам; простой народ, как и положено, не имел ни прав, ни привилегий. Европейцы были ошеломлены и не скрывали своего изумления и восхищения очевидными культурными достижениями этого общества, как не скрывали они и резкого неприятия практики ритуальных человеческих жертвоприношений, описывая которые, впрочем, очень часто и очень многое преувеличивали, не всегда понимая также их реальное место в общей сумме образа жизни местных жителей (см. [14; 156; 173-175; 307; 353; 409; 410]).
Но по мере нарастания аппетитов, порожденных колониальным грабежом, возникла необходимость его оправдания, поэтому стали довольно обычными утверждения прямо противоположного свойства, общий смысл которых сводился к тому, что древнеацтекское общество — сборище кровавых дикарей, недостойных жалости. Однако такие взгляды встретили решительное возражение у части деятелей и историков раннеколониального времени, среди которых были и потомки некогда правивших индейских родов, прошедшие школу европейской науки. Они старались защитить индейцев от физического уничтожения, доказывая, что при всех, как говорили тогда, «дьявольских заблуждениях» они способны как к интеллектуальному, так и общественному прогрессу (см. [227-229; 384; 385; 388; 389]).