— У нас были свои доводы, брать его под стражу или нет. Это всегда решает прокурор, — набычился Кострыкин. — Ведь вы же знакомы с дёлом. Это неосторожное убийство. А в народе много чего говорят. Видите ли, товарищи, прокуратура закончила следствие, суд осудил, областной суд приговор утвердил!
— Извините, а почему это неосторожное убийство?
— Ну, эти товарищи были ранее знакомы, в кафе сидели. Этот, Пономарев, говорят, вином приторговывал. Ну и один одного пригласил, стали разговаривать. Потом тот этого оттолкнул, и этот упал и об лед головой ударился. Ни драки не было, ничего не было. Ни убийства никакого, и никто их не разнимал. А судебная практика гласит, что это неосторожное убийство. Мы расследовали, направили в суд, суд осудил, областной утвердил!..
— Вы знаете, при знакомстве с делом нам сразу бросилось в глаза тенденциозность следователя прокуратуры в плане смягчения обвинения, а отсюда и умаление объективности…
— Вы начинаете на меня давить. Здесь мы материалы уголовного дела анализировать не будем! Вы меня допрашиваете! А этого делать нельзя!
— Одну минутку, — повернулся к прокурору А. Мезинов, — вы находитесь в кабинете первого секретаря, вы коммунист, официально приглашены. Можно выслушать спокойно? Я не вижу причин, которые могли бы препятствовать нормальному рассмотрению этого вопроса. Принято во внимание качество расследования, и мы просто смотрим по ходу этого дела. Тут и этика должна быть. А я вижу такую вашу горячность и что вы даже выслушать не хотите…
— А меня сейчас начинают допрашивать!
— Сейчас? Сию минуту? Да зачем? Не надо.
— Не надо им меня допрашивать! Товарищи грамотные, знают свои права и обязанности. Пусть истребуют дело, прокуратура РСФСР мне укажет на ошибки и даст указание. И мы все исправим! Такой закон! Мы все сделаем. Ведь никто не застрахован от ошибок. Вот посмотрите, у меня четверо помощников только — что из университета пришли. Так они еще народный, суд от товарищеского отличить не могут. Вот по этим бумажкам, что вы мне показываете, помощник проверял и разбирался. А закон подписывает прокурор! Тут не в’ амбиции дело.
— Если вы говорите о законе, то закон обязывает прокурора принять все меры к своевременному, правильному и объективному расследованию. По этому делу своевременность и объективность были утрачены с самого начала…
— Если так беседовать… Пишите, что прокурор Кострыкин неграмотный, ошибся, но его ошибку поддержал районный и областной суд. По этому делу мы больше не будем говорить!
Кострыкин ушел. Мы еще долго говорили с первым секретарем и мэром. Конечно, с таким прокурором работать тяжело. Ведь с одной стороны — буквоед, формалист, служака, жаждущий указаний сверху и готовый ради них даже шею себе своротить. Но с другой — удивительный либерал и демократ.
Из горкома мы приехали в суд, где были любезно приняты судьей Перфильевым, председательствовавшим по делу Мочалова. Он уже ждал нас и был готов к разговору. Но нам надолго врезались в память его первые слова, сказанные два дня назад: "Дело это хитрое". Действительно, хитрое. Теперь мы сами убедились, и нам предстояло разобраться в этой хитрости, понять ее глубину и узнать, чего она стоит.
— Дела подобной категории сложны и в расследовании и в рассмотрении в судах, — начал Перфильев. — Ситуация складывалась в кругу лиц в состоянии опьянения, в какой-то степени заинтересованных. Влияние на них оказывало знакомство и с осужденным и с потерпевшим. Многие категории здесь оценочные. Но окончательную оценку все же давал суд. Я сделал все возможное для выяснения истины, иначе бы не подписал приговор. Хотя на практике у нас с прокурором доходит до смешного. Как минимум, треть дел мы переквалифицируем. Они всегда дают "с запасом”, у них этот "запас” браком не считается. А у нас — это брак, если нас вышестоящий суд "поправляет”. А в этом деле даже была "подсказка" на необходимую оборону: отмахивался, защищаясь. Но мы ее не приняли. Удар был нанесен умышленно, на почве обоюдной ссоры.