К Кузьме Ивановичу Клеопатра относилась снисходительно, но несколько раз строго предупреждала, что если унюхает от него запах спиртного, то немедленно уволит. Он молчал, но его так и подмывало послать директрису подальше, ибо слова эти оскорбили в нем нормальное человеческое достоинство, которое он сам очень ценил в людях и воспитал в своих сыновьях.
Сыновья Лихачева, а их у него трое, выросли и разлетелись в разные стороны. Старший работал директором завода в Башкирии, средний, философ и историк, стал кандидатом наук и жил в Москве, а младший геолог по профессии, уже больше десяти лет шатался по Колыме и изредка давал о себе знать из Магадана.
Кузьма Иванович кое о чем смутно догадывался и предполагал, что его последний отпрыск сбичевался, но верить в это побаивался. А жене своей Клавдии Петровне плел разные байки о сладкой жизни в Магадане, где всего завались и уезжать оттуда никто не собирается. Хотя прекрасно знал по своей поездке в те края, что там почти не растут деревья и окрест — скалы да лед. И люди живут как перед концом света — пьяны днем и ночью.
Он был в Магадане на похоронах брата — капитана дальнего плавания, труп которого вытащили из штабелей мертвых бичей, сваленных, как дрова, к стене морга. А когда после поминок он пришел в агентство Аэрофлота за билетами на самолет, его поразило необычное зрелище: в обеденный перерыв на столе перед девушками в летной форме стояли пустые бутылки из-под водки, а кассирши плясали в центре зала под бесовский визг японского магнитофона.
"Воистину, край света, — с горечью вспоминал о Магадане Кузьма Иванович. — Да и люди живут каждый день как последний. И все о возврате на материк мечтают, только куда там… Засасывает такая жизнь, опьяняет и разлагает. Недаром ведь на одной улице семнадцать кабаков насчитал. Это при ста двадцати тысячах населения. А еще гордятся: Магадан — это маленький Париж! Тьфу! Право, и бабы там какие-то ненормальные…"
В день отъезда к нему в самом центре города бросилась на грудь молодая женщина и разрыдалась:
— Здравствуй, дорогой мой Вася! Как хорошо, что ты наконец вернулся. Сколько я тебя ждала! Боже ты мой, как я по тебе изголодалась! Пойдем быстрее ко мне! Я тебя всего исцелую! У меня водка есть! У меня коньяк и шампанское есть! У меня для тебя все есть! Пойдем же скорее, Васенька!
— Не Вася я, — отвечал ей оторопелый Кузьма Иванович.
— Как — не Вася? — удивлялась красивая женщина, оглядывая его безумными глазами. Потом она облизала сухие губы и страстно продолжала: — Ну и неважно. Ты будешь Васей. Пойдем, мой Вася! Я хочу тебя!..
Когда Кузьма Иванович легонько отстранил ее, она тут же забыла о нем и бросилась к другому прохожему.
С тяжелыми думами вернулся тогда домой Лихачев. Но жене об этой женщине не рассказывал. Да и о многом еще. Наоборот, он подробно описал ей прилавки магазинов, где есть и красная рыба, и икра, и колбасы, что, впрочем, на самом деле соответствовало действительности, так как Магадан снабжался по первой категории. И Клавдия Петровна поверила и за судьбу сына как-то немного успокоилась. Но сам Кузьма Иванович жил с того дня в ощущении предстоящего страха: как бы не пришлось ему снова ехать в Маленький Париж к той груде трупов бичей, но на этот раз за любимым сыном…
Обо всем этом он вспоминал в очередной раз, взволнованно прохаживаясь вокруг поселковой школы в этот страшный "час покойника”. Но уже рассветало, и ночная прохлада понемногу отступала. Руки теперь не зябли, и, судя по всему, день обещал быть теплым и солнечным, поскольку ночь была звездной и безветренной.
Вернувшись домой, Кузьма Иванович проспал до одиннадцати. Потом помылся, побрился, помог Клавдии Петровне порубить смерзшиеся куски мяса и около часа дня был на станции.
Поезд пришел по расписанию. Еще издали он увидел сошедших на перрон худощавого Чудакова и грузного Ивана Затулигора, за руку которого держалась маленькая бойкая Акулина. Торопясь к ним, Кузьма Иванович поймал себя на мысли, что встреча может быть и последней — ведь десять лет назад, на его шестидесятилетие, друзей было семеро, а теперь только трое…
Оставив дорогих гостей дома, Кузьма Иванович взял большую хозяйственную сумку и побежал к двум часам в магазин, где работал единственный в поселке винный отдел. Едва переступив порог магазина, он почуял что-то неладное.