— Может, я пойду в гостиницу? — смутился Леонид Петрович, чувствуя, как у него задрожали коленки.
— Ну что ты! — рассмеялась она и затащила его в прихожую.
…Они целовались до глубокой ночи, потом он проводил ее в спальню родителей.
— Мне завтра на работу! — погрозила пальцем Марина. — А ты можешь спать хоть до вечера!
— Я все понял, — приложил руку к груди Шитиков и еще раз обнял перед сном вымечтанную невесту. Потом он закрыл за собой дверь, взял чемоданчик.
Здесь он достал бриллиантовый гарнитур, даренный им когда-то Анюте, и решил не медля преподнести его невесте. Но в последний момент передумал. Лучше будет, если он положит его на тумбочку перед ее изголовьем, и пусть она, проснувшись, порадуется. Может, и придет к нему в постель…
Так он и сделал. Перед рассветом на цыпочках вошел к спящей Марине и положил на ее ночной столик раскрытый футляр с гарнитуром, потом тихонько вернулся на свое место и блаженно закрыл глаза. Наконец трехступенчатая мечта его жизни сбылась! Душа его погрузилась в заоблачный сон.
Они путешествовали по Швейцарии, потом отдыхали в Италии — целый медовый месяц! Марина одевалась изящно и просто. Ей шло абсолютно все — любая "тряпка", самые дешевые безделушки и украшения. Она в совершенстве владела искусством одеваться и великолепно выглядеть. Кроме всего этого, она обладала удивительно практическим умом и талантом прирожденной хозяйки. Как-то на одной из вилл, неподалеку от Капри, она принесла ему на ужин горящие сосиски. Причем, секрет приготовления этого блюда никто из любопытных итальянцев так и не узнал. Одно только сказала смеющаяся Марина: сосиски надо периодически смачивать в смирновской водке. А потом они плыли на яхте — и вдруг…
Когда он испуганно открыл глаза, никак не желая расставаться с райским сном, в дверях стояла хозяйка комнаты в… форме лейтенанта милиции. Поначалу Шитиков решил, что галлюцинирует. Но, увы!
Лейтенант Марина подошла к его постели с раскрытым футляром бриллиантового гарнитура. Лицо ее было сурово и холодно.
— Ты все испортил, Леонид, — сухо проговорила она. — Такого мне не надо! И вообще, после этого нам с тобой говорить не о чем. Я не покупаюсь и не продаюсь!.. — Она слегка побледнела, но быстро взяла себя в руки. — Я неожиданно для себя сразу разглядела тебя! Все твои знания и весь твой ум направлены не к людям, а исключительно к собственной персоне. Ты — потребитель… делец, авантюрист… Ты — жуткий человек! Но одного не могу понять, как ты, прекрасно понимая искусство, такой начитанный и образованный, можешь сочетать в себе вот это?! — Она бросила ему на постель футляр с гарнитуром. — Возьми обратно. Господи, но не укладывается в моей голове… И прошу тебя, сейчас же соберись побыстрее. Я опаздываю на работу.
Ошалелый Шитиков глядел то на нее, то на гарнитур. "Неужели есть Бог? — шевельнулась страшная мысль в его идеально атеистических мозгах. — Что с ней произошло? Словно сама Анюта явилась ей с того света и разоблачила его! Но нет, даже она не знала. И наверняка в той загробной жизни считает, что произошел несчастный случай, и не более того. А если она там прочла его мысли и предупредила эту зеленую гетеру?.." Шитиков уперся в лейтенантские звездочки на погонах Марины и, ничего не соображая, молчал. Он был так потрясен случившимся, что не нашел ничего другого, как тихим, спотыкающимся голосом спросить свою невесту:
— От…ткуда эта милицейская форма?..
— Я работаю в следственном отделе, — быстро ответила Марина. — Просто не хотела тебе говорить. Все-таки женщина и милиционер — это не совсем привычно.
…Шитиков не помнил, как оказался на улице. Лишь только когда лимонного цвета "Волга" с гербом умчала Марину за угол, он немного пришел в себя и двинулся, не глядя по сторонам, вдоль трамвайных путей. На перекрестке у него закружилась голова, но в это время зажегся зеленый свет, и надо было успеть перейти рельсы. Падая, он слышал скрежет тормозов разогнавшегося трамвая, потом хруст костей, а потом… плывущий над городом колокольный звон, от которого, казалось, лопнут ушные перепонки. Потом было состояние, близкое к невесомости, — он плавал в мягкой мякине вниз головой. Он слышал и чувствовал все, кроме боли, и еще не знал, что ему отрезало правую ногу.
Через несколько минут машина "скорой помощи" с включенной сиреной и вращающейся мигалкой с потусторонним фиолетовым светом уже мчалась по Васильевскому острову, торопясь доставить на операционный стол окровавленного Леонида Петровича, который в беспамятстве судорожно прижимал к груди свой маленький, заляпанный кровью чемоданчик с гарнитуром, опарышем и всеми своими сбережениями…