Президент выключил диктофон.
— Да, наградил же Бог Россию такими евреями… — пробормотал Хозер. — Давай главное.
— Группа старшего научного сотрудника Института борьбы с преступностью Черенкова создала прибор, позволяющий определить присутствие в помещении другого человека в течение трех — пяти дней, а при наличии волоса, оставленного им, даже не более одного сантиметра длиной, прибор выдает информацию о возрасте, росте, национальности объекта, цвете глаз и кожи, сексуальности, склонности к алкоголю…
— Это уже совсем интересно. Полштуки тебе за эту справочку. Займись прибором капитально. Денег не пожалеем. Любой ценой!
— Ясно! — отрапортовал Сигма.
— Ну пока, — президент протянул ему пачку денег и шагнул к двери.
Через десять минут он уже ехал в сером "жигуленке" в неизвестном направлении.
3. ЗАВЕЩАНИЕ
Стоило отцу уйти, Марина почувствовала легкое головокружение, потом ее будто бы приподняло над софой, и она повисла в невесомости. Такое случалось с ней и раньше, когда она пыталась заниматься лечебным голоданием, выдерживая без еды не более трех дней. И так же, как в период тех увлечений, она плавала по комнате, зависая в разных точках. Она решила, что спит или слишком много выпила, однако вскоре какой-то резкий толчок подбросил ее куда-то высоко-высоко, и сознание девушки отключилось…
Бледно-розовый свет неестественного заката стелился по лесной траве, кружилась голова от дурманящих запахов лесных цветов, звучала тихая струнная музыка цикад, а рядом с ней лежал загорелый Алексей с густо проступившей проседью в трехнедельной бороде. Таким он был, когда они отдыхали в Дивноморске три года назад. Она наклонилась к нему и стала целовать его тело, теплое от солнца, соленое от моря. Он обнял ее левой рукой и стал гладить ее спину, едва прикасаясь к коже подушечками пальцев. Она задрожала от страсти, зарываясь в его объятия, но вдруг что-то холодное и твердое ощутила своим нутром, вздрогнула и открыла глаза: он был весь синим, даже фиолетовым, и пена пузырилась на его запекшихся губах. Вскочив на ноги, она принялась лихорадочно одеваться, а он вдруг запарил, словно жарясь на сковородке, и стал рассыпаться. Она в ужасе отвернулась, а когда снова в страхе взглянула на него, то увидела на примятой траве только легкий пепел, очертивший контуры его бывшего тела. Ветерок, бежавший по траве, подхватывал этот пепел и разносил по поляне. Потом все исчезло. Она оказалась одна на этой дикой лесной полянке, куда они поднимались по горным тропам почти два часа. Но нечто неуловимое и необъяснимое говорило ей о его незримом присутствии здесь, она была уверена, что Алексей рядом, стоит только назвать его имя. И она назвала, дрожащим от волнения голосом…
— Конечно, я здесь, — ответил он тихо с какой-то потусторонней ноткой в голосе. — Мы с тобой были тут счастливы, тут ты стала женщиной, тут я тебе читал лучшее стихотворение… Но ты не поняла его, я всегда был непонятен тебе, и ты называла меня странным и даже побаивалась. Я никогда никого не любил, как должен любить поэт, я всегда был во власти вожделения и страсти. Но ты… тебе посвящается это стихотворение…
Голос его оборвался. Она ждала, боясь пошевелиться. Потом не выдержала и позвала. Но никто не ответил. Значит, улетел, решила она и стала медленно спускаться с горы по извилистой тропинке. Потом остановилась у родника, напилась и, подняв голову, услышала его голос: