Закурив, он изредка поглядывал на парней, стараясь успокоить себя, что все-таки это случайное совпадение. Но этот вариант не подтверждался: парни нервничали, суетились и резко сниматься с места побаивались. Исаак Давидович торжествовал: ему не часто приходилось приводить в смятение гэбистов, и этот краткосрочный эпизод даже доставлял наслаждение.
Прошло еще минут пять. Один из спортсменов встал и перекинул сумку через плечо. Сейчас он уйдет по той тропинке, которая ведет в Чертаново, и блокирует выход президента из леса. Наверняка, там у них машина. А другой будет вести президента. "Попался", — растерялся Хозер, и настроение его резко упало. Придется несколько часов шататься по лесу, чтобы удачно выйти из него…
Выкурив еще одну сигарету, Хозер встал, искоса глянув на парня, сидевшего с полузакрытыми глазами, раскинув ноги, и пошел по третьей асфальтовой дорожке, ведущей неизвестно куда. С нее было хорошо видно скамейку с гэбистом…
В Вавилонск Хозер добрался к вечеру и, едва войдя в квартиру, услышал голос дочери из комнаты Богатого. Заглянув туда, Исаак Давидович обомлел: Рыжий и Марина собирали в мешки рукописи покойного. Воздух в комнате был тяжелый и спертый.
— Что вы делаете?
— Не видишь, что ли? — отмахнулась Марина.
— Зачем?
— Покойник велел рукописи кремировать, — отчеканил Забриха.
— Как велел? Он что — являлся сюда?
— Являлся, — пробормотала Марина.
— Интересно… Вы что — того?..
— Отстань, отец. Не мешай!
— Ты мне нужна на минутку.
— Сейчас некогда.
— Я уезжаю, и мне нужно кое о чем с тобой поговорить.
— Ладно, пошли, — она кивнула Забрихе и скрылась за дверью.
Вымыв руки, Марина зашла в свою комнату и села на диван.
— Ну он-то ладно, у него от пьянки галлюцинации, — заговорил Исаак Давидович, — а ты-то? Ты что, с ума сошла? Ведь человек всю жизнь работал…
— Я знаю, ты хочешь кое-что опубликовать. Но автор против. Понимаешь? Он мне являлся…
— Это маразм. Тебе приснилось.
— Я уже не спала. Было просто видение. Он… он меня об этом попросил.
— Не пори чепуху. Любой писатель пишет для того, чтобы это кто-нибудь когда-нибудь прочел. Для Бога не пишут, с ним говорят. Пишут для людей, живых людей. Хоть это ты понимаешь?
Она молчала. Конечно, с отцом можно согласиться, и она бы согласилась, только… как с Олегом?..
— Ты думаешь, мне легко достается кусок хлеба? Я, конечно, не хочу тебя ни в чем упрекать. Но тебе нужны деньги, ты живешь в той среде, где деньги почти все. Тебе нужна квартира, машина, одежда, наконец, независимость. Покойнику уже ничего не нужно, как ты не можешь этого понять! А здесь тот случай, когда можно сделать и имя. Ты понимаешь, что такое имя? Ты будешь второй Жорж Санд, и эти бумаги по праву принадлежат тебе, потому что ты отдала ему самое дорогое — девственность. А он тебя бросил…
— Не смей так говорить, — вздрогнула Марина.
— Ладно, об этом не буду. Но жизнь жестока, и по-настоящему живут сильные и волевые, без предрассудков и нравственных заблуждений. Нравственность — это выдумка для слабых. Миром правят ум, авантюризм и талант. Такова природа человеческая. И дана она Богом, здесь уже ничего не поделаешь.
Девушка молчала. Да, отец говорил убедительно. Она заколебалась: если послушается его, выберется из этой проклятой коммуналки, он привезет ей белый мерседес… Отцовская кровь подхлестывала ее воображение и пьянила. Наконец, она может уехать из этой проклятой, хоть и любимой ею страны. Здесь испохабят, затаскают, высосут и выбросят.
— Я бы решилась на это, — тихо ответила она, — но Олег…
— Чепуха. Сейчас все устроим, — вздохнул он с облегчением. — Пару бутылок коньяка на прощальный вечер, и он в наших руках. Я все беру на себя. Слушай отца, и будешь жить достойно и счастливо. Договорились?
— Ладно, — пробормотала она, опустив черноволосую голову.
Он выкинул из бумажника две четвертных и пошел в комнату Богатого.
Бледный с перепоя Рыжий встретил его настороженно.
— Вы правильно решили, — улыбнулся с порога президент. — Воля духа покойного — святая вещь. Как я был неправ, когда предлагал напечатать его стихи! Прости меня, старик, — он обнял за плечи режиссера. — Хоть ты и других взглядов, другой, так сказать, веры, ты мне нравишься. Как это Ницше говорил, он по-моему, у Диогена Синопского слямзил: "Лучше иметь умного противника, чем глупых друзей"? Или что-то в этом роде… У меня есть предложение.
— Какое? — примирительно спросил Забриха.
— Завтра я покидаю Россию. И, видимо, надолго. Давай выпьем по-русски. На дорожку, так сказать…