— Поехали, — с удовольствием захлопнул дверцу президент и достал из кармана Рыжего початую бутылку. Режиссер отхлебнул несколько раз и, не открывая глаза провалился в сон.
5. КРАСНЫЙ ВАВИЛОН
Когда Хозер с дочерью затащили в квартиру совершенно разобранного Рыжего, в комнате супругов Плаксий горел свет. Ангельское личико Антонины Ивановны, от которого, казалось, исходил божественный свет, было обращено в раскрытую Библию. Она едва шевелила губами, и голос ее, словно тихая и мягкая музыка, пленял слух мужа, лежавшего на белоснежночистой постели.
— "Слух придет в один год, и потом в другой год, и на земле будет насилие, властелин восстанет на властелина, — читала Антонина Ивановна нараспев Книгу пророка Иеремии. — По всему вот, приходят дни, когда Я посещу идолов Вавилона, и вся земля его будет посрамлена, и все пораженные его падут среди него…"
— Постой, постой, Тоня, — встрепенулся Петр Дмитриевич. — Это же про нас все, про Перестройку… Властелин на властелина — это Горбачев на Ельцина, а идолы Вавилона — это Ленин, Сталин, Брежнев, а земля — Советский Союз, который уже посрамлен на весь мир. Чего же я раньше об этом не догадался… Ну-ка, открой Исайю, что ты вчера читала. Там точь-в-точь про Армению и Азербайджан, ну-ка, прочти еще раз…
Антонина Ивановна пролистала несколько страниц назад и поправила на носу очки.
— Вот, нашла. Это конец тринадцатой главы. "Тогда каждый, как преследуемая серна и как покинутые овцы, обратится к народу своему, и каждый побежит в свою землю. Но кто попадется, будет пронзен, и кого схватят, тот падет от меча. И младенцы их будут разбиты пред глазами их; домы их будут разграблены и жены их обесчещены. Вот, Я подниму против них Мидян, которые не ценят серебра и не пристрастны к золоту. Луки их сразят юношей и не пощадят плода чрева: глаз их не сжалится над детьми. И Вавилон, краса царств, гордость Халдеев, будет нисповержен Богом, как Содом и Гоморра"… — Вон как правильно, а я все Садамон-Агамон говорю… — "не заселится никогда, и в роды родов не будет жителей в нем; не раскинет Аравитянин шатра своего, и пастухи со стадами не будут отдыхать там. Но будут обитать в нем звери пустыни, и домы наполнятся филинами; и страусы поселятся, и косматые будут скакать там. Шакалы будут выть в чертогах их, и гиены — в увеселительных домах".
— Вот она, национальная резня: и каждый бежит в землю свою, и дома разграблены, и жены обесчещены… — зевая, пробормотал Петр Дмитриевич, — и филины, и шакалы, и гиены… И власть захватили воры и бандиты, Кобылкины и Салей-мленики… Как же нам дальше жить? Оно-то еще хуже будет. Вон, погляди на Маринкиного отца. Экий мафиози! Этот вскорости и заводы и фабрики купит. И будем мы у него в батраках. Уж, поистине, сбудется пророчество из Книги Царств: "…вот придут дни, и взято будет все, что в доме твоем, и что собрали отцы твои до сего дня в Вавилон, ничего не останется…"
— Да, Петруша, — вздохнула Антонина Ивановна, — так оно и есть — красный Вавилон грядет. Господи, спаси наши души грешные, — перекрестилась она.
В квартире послышался крик. Он доносился из комнаты Богатого. Потом там стала падать мебель. Старик Плаксий вскочил на ноги и принялся надевать штаны. Кто-то включил в прихожей свет. В дверях Марины появился полураздетый Хозер.
— Что такое? — удивился он, подойдя к двери Богатого, где кричал, все круша, Рыжий, и попытался открыть дверь. Но она оказалась запертой.
— Олег! Олег! — забарабанил в дверь президент.
В ответ доносились мычание и визг. Что-то вдребезги разлетелось.
— Открой! — прокричал подошедший Петр Дмитриевич.
— Черти! Будьте вы прокляты! Гады ползучие! — кричал обезумевший Забриха. — А, на тебе! А вот так, сука!
— Открой, иначе вызовем милицию! — настаивал президент.
— Пошли вы на… дьяволы! б…!… Не души, не души, гад!
— Он там один? — удивился старик.
— Конечно, — подтвердил президент.
— Неужели горячка? — изумился Петр Дмитриевич.
— Похоже. Вызывайте милицию и "скорую". Придется ломать дверь.
Стоявшая у телефона в ночной рубашке Евгения Степановна принялась крутить диск. За дверью вдруг стало тихо, но потом с новой силой разразились вопли вперемежку с истерическим смехом и плачем.
— Открой, Олег! — крикнула подбежавшая Марина.
— Змея, гадюка, сука, у, у, у, ух!
— Допился, родимый, — выползла на порог Фатима-апа. — Кто теперь за урной покойника поедет?
— Гав, гав, гав! — стал лаять Рыжий, и у всех пробежал мороз по коже.
— Истинно, Вавилон. Конец света, — прошептала Антонина Ивановна.