— Первый.
— Примерный возраст в момент смерти: от двадцати до двадцати пяти и так через каждые пять лет.
— От сорока пяти до пятидесяти.
— Для воскрешения поэта достаточно воспроизвести наиболее яркое его произведение, все или фрагмент его. Но не менее четырех строк.
— Одну минуточку, — Хозер раскрыл "дипломат", зажатый между ног, и вытащил папку со стихами Дэйва Вавилонского, предназначенными для публикации под именем Марины. Пролистав несколько страниц, он приготовился читать.
— Микрофон! — предупредил Костя.
Исаак Давидович нажал загоревшуюся перед носом кнопку и прочитал:
— Достаточно. Микрофон выключен?
— Да.
— Откат. Стоп. Внимание, воскрешение!
В "аквариуме" что-то ослепительно вспыхнуло и погасло. Машина не сработала. Костя занервничал:
— Проверим еще раз. Исходная позиция: творческий, поэт?
— Без сомнения, — отчеканил Хозер.
— Возраст в момент смерти?
— Может и ошибаюсь. Точно не знаю.
— Диапазон установить по ручной шкале. Валера, проследи.
— Настраиваю, — подал голос белобородый. — От сорока до шестидесяти — пусто.
— Бери от тридцати пяти.
— Тридцать шесть, тридцать семь… тридцать девять, стоп!
— Вот вы и подвели нас, Исаак Давидович. Ставим тридцать девять. Включите стихи… Стоп! Внимание, воскрешение!
"Аквариум" снова вспыхнул, потом огненный шар сжался в точку и стал медленно расплываться. Перед Хозером появился человек с рыжей бородой и неподвижними голубыми глазами. Он словно по пояс стоял в воде. Президент обомлел: да, это было чудо, но, к сожалению, воскресший не имел ничего общего с Алексеем Богатым.
— Это не он, — тихо сказал Хозер. — Я, конечно, восторгаюсь вашим гением, ребята, но это не он.
— А мы сейчас проверим, — Костя встал со своего места и, подойдя к главному пульту, нажал кнопку: — Как вас величали на Земле, уважаемый?
— Александр Иванович Чурилов, — ответил воскресший, оживленно замигав глазами.
— Это ваши стихи про танк на пьедестале?
— Мои, сударь.
— А в каком году вы скончались?
— В семьдесят девятом.
— Где?
— В Ростове-на-Дону.
— У вас было много стихов?
— Я писал их всю жизнь.
— Что-нибудь напечатали?
— Нет.
— А почему?
— Тогда это было невозможно…
Хозер схватил за руку Гаршина:
— Отключите его. Я не верю в то, что он говорит. Мы можем проверить. У меня целая подборка таких стихов, и они принадлежат недавно умершему режиссеру.
— Хорошо, — согласился Костя. — Вы читаете две первые строчки, а он продолжает. Приготовьтесь. Начали!
— "Где-то в глубинах Египта в ориентированных пирамидах…"
— Продолжайте, Александр Иванович!
— "Кроется новый постскриптум о диких правах Фемиды".
Костя нажал на кнопку, но президент не отпускал его руки:
— Еще! Для меня это очень важно!
— Пожалуйста.
— "Отчаянием обескураженности давит на плечи…"
— "Чувствую роботов слаженность в нанесении увечий", — не моргнув, продолжил воскресший.
У Хозера задрожали руки. Он не мог оторвать глаз от Чурилова:
— Скажите, Александр Иванович, у кого остались стихи после вашей смерти?
— Я отдал их на хранение своему приятелю, поскольку предчувствовал свою кончину.
— Как его звали?
— Леша Богатый, режиссер. Он жил тогда в Вавилонске. Что с ним случилось и почему стихи у вас?
— Он умер три месяца назад, и мы случайно обнаружили эти стихи у него в комнате. Решили, что они принадлежат ему, и очень удивлялись, почему он ничего не публиковал.
— Так он уже здесь? — задумчиво переспросил воскресший. — Но я его почему-то не встречал.
— Его кремировали.
— А, ну тогда понятно. Это уже другой слой. Я обязательно разыщу его. Но он-то и сам не знал, что это мои стихи, я ему сказал, что автор мой покойный друг из Пятигорска…
— И что нам делать с вашими стихами?
— Сожгите их, чтобы они не мешали вам жить.
— То есть как? — оторопел Хозер. — Может быть, их все-таки лучше опубликовать?
— Ни в коем случае.
— Ну почему же?
— Это моя авторская воля.
— Подумайте, Александр Иванович. Мы теперь знаем ваше имя, и пусть теперь в вашей загробной жизни узнают о вашем поэтическом подвиге в жизни земной.