— Вот ты где.
Толстяк обессиленно прислонился к двери и простонал:
— Погодите. Давайте во всем разберемся.
— Я уже разобрался, — холодно ответил Болан. — Прощайся с жизнью.
— Постойте, прошу вас. Мы можем договориться. Все, что угодно — только скажите. Я богатый человек. Я могу...
Болан сделал шаг назад и приказал:
— Вылезай оттуда.
Оливерас ухватился за дверной косяк и с трудом выбрался из туалета. Бокал выпал у него из рук и покатился по полу, оставляя за собой струйку бренди.
— Я больной человек, — хныкал Оливерас.
Болан толкнул его на стул напротив Пули и ободряюще заметил:
— Ничего, тебе недолго осталось мучиться. Если только ты не сможешь чем-нибудь меня порадовать.
— Все, что скажете. Клянусь, все!
Этот тип отчаянно цеплялся за жизнь. Но какую цену он готов заплатить?
— Что это за сборище у вас тут на Гавайях?
— Я ничего не знаю, — прошептал Оливерас.
— Выходит, ты не хочешь меня порадовать. — Болан бросил ледяной взгляд в сторону маленького полинезийца. — Хочешь им заняться, Джои?
— Только развяжите меня, сами увидите, — выпалил тот с вызовом.
— Минутку, — быстро сказал Оливерас. — Вы имеете в виду таких людей, как Доминик и Флора?
— Угу. Именно таких.
— Я в этом не участвую. Просто по правилам я должен их встретить, а потом они будут заниматься своими делами. Я понятия не имею, чего ради они здесь.
— Кто их сюда посылает?
— М-м... вы же сами знаете.
— Скажи мне — вдруг я ошибаюсь.
— Старики.
— Какие старики?
— Известно, какие. Толстяк беспокойно заерзал на стуле, упорно разглядывая свои руки. — Члены Совета.
«Коммиссионе». Конечно, Болан это знал. Но он знал и другое: для таких, как Оливерас, омерта страшнее смерти. Этот страх они впитали с молоком матери, и нужно действовать очень умело, чтобы его победить.
— Ты не сказал мне ничего интересного, Оливерас, — бесстрастно заявил Болан. — Мое время истекает. Твое тоже.
— Подождите! Это правда! Я для этих людей — ничто. Ничто! Они ни о чем мне не говорят.
— Тогда с какой стати мне ждать?
Оливерас обмяк и бессильно опустил голову: видно было, как в нем борются противоречивые чувства. Наконец он прошептал, едва не плача:
— Чун.
— Что — Чун?
— Он главный в этом деле. — Оливерас тяжело вздохнул.
— В каком деле?
— Клянусь вам, я не знаю.
«Беретта» кашлянула без предупреждения. Огромная туша Оливераса подпрыгнула и рухнула на пол. Глаза Пули расширились, но он тут же отвел взгляд. В плече у толстяка зияла дыра, из которой яркой струйкой била кровь.
Лицо Оливераса стало мертвенно бледным; он как-то неестественно вывернул голову, тупо разглядывая рану. Потом с трудом приподнял руку, пытаясь пухлыми пальцами остановить кровь.
Одним взмахом ножа Болан рассек шнур, которым Пули был привязан к табуретке.
— Твоя очередь, Джои. Что ты для него выберешь — нож или пулю?
— Стойте! — закричал Оливерас. — У Чуна есть дом на большом острове. Там варится что-то очень серьезное! Я не знаю точно, где это место, — в какой-то долине, вдали от людей.
Болан по-прежнему смотрел на Пули.
— Ну?
— Нож, — ответил полинезиец, собравшись с духом. — Я разрежу его на куски.
Оливерас с трудом поднялся на колени и принялся что-то бессвязно бормотать. Его омерта — священный обет молчания — рухнула под напором Палача. Вряд ли из несчастного гангстера можно было вытянуть еще что-нибудь существенное, и потому Болан уходил в полной уверенности, что знает теперь не меньше самого Оливераса. Во всяком случае определилось направление следующего удара.
Оставив хозяина Оаху в луже крови на полу собственной спальни, Болан и Пули прошли по руинам, оставшимся после учиненного Палачом побоища, и спустились на лифте в главный холл на первом этаже.
У стола охранника они остановились, и Болан бросил смущенному полицейскому:
— Это были не птицы, парень. Позвони-ка в Управление и скажи, чтобы не забыли прихватить с собой катафалк.
После этого они беспрепятственно пересекли вестибюль и вышли в дверь со стороны пляжа.
Облизывая разбитые губы, Пули сказал с восхищением:
— Ну вы даете, мистер! Только не надо больше на меня сердиться, ладно?
Болан хмыкнул и ответил своему новому почитателю:
— Ты ведь не мой враг, Джои.
— Слава Богу, — пробормотал маленький полинезиец и мысленно помолился за тех, кто были врагами Палача.
Глава 4
Грег Паттерсон, лейтенант уголовной полиции, вышел из лифта на четырнадцатом этаже, и тотчас перед ним открылась картина кровавой бойня. Детективы Тинкамура и Кейл, прибывшие сюда за несколько минут до лейтенанта, шагнули ему навстречу, осторожно переступая через лужи крови.
— Что это — съемки телесериала? — буркнул Паттерсон, высокий крепкий мужчина лет тридцати пяти, стопроцентный полицейский.
— Вы еще всего не видели, — мрачно заметил Тинкамура.
— Десять трупов — в общей сложности, — добавил Кейл.
— Оливерас? — В голосе Паттерсона послышалась скрытая надежда.
— Нет, — ответил Кейл. — Его отвезли в больницу пять минут назад. Рана в области плеча, ничего серьезного. Потерял немного крови, вот и все. Разве что спеси поубавилось.
Лейтенант подошел к трупу и, широко расставив ноги, всмотрелся в изувеченное лицо.
— Уилс Морган? — спросил он, не обращаясь ни к кому конкретно.
— Возможно, — отозвался Тинкамура. — Я бы особенно не расстроился. А вы?
— Все выстрелы прямо в голову, — заметил Кейл. — Неприятная история.
— Все? — недоверчиво переспросил Паттерсон.
— Да. Это был налет, никаких сомнений. Кто-то спокойно прошел сюда через все посты охраны. И только когда он...
— Постой! — перебил его Паттерсон. — Не слишком ли много догадок? Почему ты говоришь «он»? Почему не «они»?
Кейл скривил губы.
— Приехал патологоанатом. Он думает, что все выстрелы сделаны одним человеком из одного оружия. Правда, есть еще два трупа в угловой комнате. Но их застрелили раньше. Видимо, из какого-то мощного карабина. Те трупы уложены в мешки с грузилами — похоже, их собирались сбросить в море. Поэтому...
— Поэтому ты решил совсем задурить мне голову?
Тинкамура кисло улыбнулся и стал докладывать лейтеланту о последних событиях.
— Мы с Кейлом приехали по вызову: в 902-ом, возле башни Ала-Вай, несколько жильцов с верхних этажей пожаловались, что слышали выстрелы. Мы там ничего не нашли. Но примерно в это же время поступило сообщение из этого здания: большой шум на четырнадцатом этаже, то есть здесь. До расследования дело не дошло: позвонили из службы охраны и дали отбой. Сказали, что стая птиц угодила прямо в стеклянную стену. Это звучало вполне правдоподобно. Такие вещи случаются, и...
— Ну, ну? — нетерпеливо перебил Паттерсон. — Что дальше?
— А через час, около десяти, охранники подняли тревогу. Сюда заехали патрульные, выглянули из лифта и немедленно вызвали нас. Когда мы с Кейлом все это увидели, то сразу подумали об одном и том же. Мы рванули в южную часть этажа и мигом поняли, что за стрельба была в девять часов.
— Да?
— Да. Какой-то крутой снайпер стрелял через окно. Представляете, он сидел в районе Ала-Вай — это больше, чем полмили отсюда! — и умудрился разнести все вдребезги, включая головы Оскара Уини и Чарли Теллевиччи. Именно головы, лейтенант. С такого расстояния!
— Ладно, хватит! — прервал его Паттерсон. — Хватит болтать, показывайте.
Через несколько минут стопроцентному полицейскому показали все, что он хотел видеть. Он стоял в спальне Оливераса и рассеянно смотрел на перепачканное кровью тело некоего Джона Минелли, по прозвищу «Курок», который считался лучшим стрелком на островах.
Патологоанатом выглядел измученным и раздраженным: