Ева удивленно посмотрела на меня.
— Нет, никогда не слышала. — Она покрутила головой. — Ах уж эти мне фантазии! — И весело рассмеялась своим раскованным счастливым смехом, журчавшим как чистый ручеек.
— А какой из этих камней твой, Адам? — вдруг живо вспомнила она.
По дороге я рассказывал ей об этом месте. О валуне, на который можно забраться и подставить вольному ветру лицо. Или наоборот — скрыться за его глухой спиной среди мха, богородской травки, то там, то сям проросшей стрелами ковыля.
Ева уже сидела на краешке валуна. Отыскала его сама и, верно угадав, подошла прямо к нему.
У меня захолонуло сердце. Разве это не символично?
Приблизившись, я обнял ее за плечи.
— Нет… погоди, — остановила она.
И незаметно высвободилась. Вдруг посерьезнела, плотно сжала губы.
Неприязненное движение плеч, сосредоточенное и замкнутое выражение ее лица поразили меня.
Неужели все повторится сначала? И она убежит? Снова бегство? Нет, тревога была напрасной. Поджав ноги, Ева обхватила руками колени. Как-то почти робко улыбнулась и вдруг снова отвернула лицо, еще более напряженное, чем прежде, и ушла в себя. Что-то терзало ее… К чему она готовилась, на что решалась?
В небе звонко заливались жаворонки. Над полем их висело великое множество.
Мгновения уносились прочь. Наконец я услышал голос Евы. Глухой… словно она разговаривала сама с собою.
— Адам… Все это я вижу впервые… Мой прежний муж…
Она заколебалась, голос дрогнул. Но потом, набравшись смелости, продолжала:
— Мы с ним собирались побывать здесь, но так и не собрались. Я вышла замуж рано, ждала ребенка. Когда почувствовала, что буду матерью, не знала еще… Не знала, что у него в это же время родился ребенок от другой женщины. Он мне в этом не признался, рассказали чужие люди. Он обманул и меня, и ту, другую… Я была молодая, глупая и позволила себя уговорить. Он, дескать, боялся меня потерять… Мы поженились, и мне показалось, что я буду счастлива… Но он все чаще и чаще пропадал из дому и проводил время где-то на стороне. Инженер-строитель. В командировках научился пить. Иногда возвращался пьяный домой. Дома начались ссоры. Часто он кидался на меня с кулаками… Бывали такие минуты, когда и я готова была убить его. Но уйти не рискнула… Нет, не потому, что я покорная. Когда надо, я умею защищаться как львица… Это из-за Томека… Чтоб у него был отец… Я все надеялась… И вот в какой-то поездке он завел себе еще одну женщину. Мне рассказали, что он живет с ней. Вот тут уж я собралась и ушла.
Известно ли тебе, Адам, какое это счастье — свободно вздохнуть? Дышать полной грудью… Мне хотелось, чтоб ты все знал… Без этого признанья ты никогда не понял бы меня до конца.
Она смолкла. Наверное, все еще была в плену у своего прошлого.
Я подсел к ней. Произносимые ею слова обрушивались на меня как камни. Я негодовал, я ненавидел того парня. И он смел ее бить? После всего, что случилось? Господи… То, что Ева пережила, история ее замужества одновременно возмутила и растрогала меня. Я представлял себе, каким адом была для нее их совместная жизнь… Что же она не ушла раньше? Почему терпела?
На какой-то миг мне показалось, что ее поступки плохо вяжутся с тем представлением, которое у меня о ней сложилось. Да и она ли это? Та ли это Ева, которая тогда, в питомнике, так непосредственно себя вела… А как она избавилась от Олдржиха? И только ли от него? Но ведь тогда, на берегу Лабы… Я же видел, видел, что она тоскует по мне. А ведь убежала…
— Ева, почему же ты так долго… ведь он же…
Подняв руку, она приложила палец к моим губам:
— Тсс!
Словно хотела сказать: не надо больше об этом, все уже в прошлом… Ладошка у нее была горячая.
С этого момента Ева сделалась мне невероятно близка.
Она тут же почувствовала это.
— Погоди, Адам. Потерпи. — Потом, запинаясь, призналась: — Как я была бы рада, Адам. Я ведь тоже… Уже в прошлый раз, Адам, я не могла тебя дождаться. Если бы ты только знал, как не терпелось мне увидеть тебя хотя бы на несколько минут. Ведь я… слишком долго жила одна. Одна, Адам. Свернулась как в раковине… словно похороненная заживо, и все во мне просило волюшки. И душа, и тело. А тут еще, в тот день, когда мы договорились встретиться, у Томека в садике поднялась температура… Вечером он весь пылал. Тяжелая ангина. Меня охватил ужас. Неужели это наказанье за то, что слишком много думала о тебе? Что принадлежу уже не ему одному? Хорошо бы вам познакомиться. Обстановка, в которой Томек рос… Громкие ссоры… нервозность… не прошли для него бесследно. Он всего боялся, часто плакал. И я дала себе слово, что после разрыва с мужем целиком посвящу себя ему… Отсюда и растерянность, и паника, и волнение. И все-таки на другой день, когда после пенициллина ему стало полегче, я прибежала к тебе… И мы обнялись… И тут мне стало страшно, что именно в эту минуту с Томеком творится неладное… Я была в отчаянии… Болезнь тянулась долго, и я зареклась… Ну, а потом, потом мне показалось, что я все испортила и между нами уже ничего не может быть. Поэтому боялась отвечать на твои письма.