В дверях вновь появилась Ева, прижимая к боку небольшую квашню; на сей раз она мешалкой взбивала тесто.
— Вы оба здесь? Забыли, что собирались пораньше на речку? И никто не вызовется мне помочь?
Я вызвался (пожалел Луцку — сам не люблю, когда меня отрывают от работы).
Уходя, я услышал за спиной чмоканье, куда более приятное, чем в деже. Оглянувшись, убедился, что Луцка, округлив губы и вытянув запачканные глиной пальцы, посылает мне воздушный поцелуй. И подмигивает. Глаза у нее веселые и блестят, как умытая росой трава. Ах, хитрющая лиса-плутовка. Умеет подольститься!
Немного погодя, отдуваясь и обливаясь потом, я снова вернулся в комнату. Там, развалясь в кресле, сидел Томек и делал вид, что сосредоточенно следит за перипетиями героев телепередачи. Но взгляд его был неподвижен и пуст, парня явно не волновало происходящее на экране. Телепередача служила лишь ширмой, ограждавшей его одиночество, которое именно сейчас было ему важнее всего. Я понял это и не стал нарушать молчания.
Но Ева повела себя иначе. Заглянув к нам, она сразу же накинулась на Томека:
— Да что это с тобой? Вот незадача! Вчера ты с этой… — Она не договорила. — Ты у нее был?
Удар нанесен точно. Томек поднял было голову, но тут же и опустил. Собирался с силами, как боксер, потерявший равновесие. По-видимому, решив, что нет смысла ходить вокруг да около, искренний паренек отважно признался:
— Выгнала она меня.
Однако головы так и не поднял — покраснел до корней волос.
— Это мы с мамой поняли еще утром. Ничего, не расстраивайся! — Я попытался подбодрить парня.
— Удрала от меня, — признался Томек.
— Как это — удрала?
— Поначалу вроде все было хорошо, а потом там появился парень постарше, ее знакомый. Они потолковали о чем-то, и она мне сказала, что ей нужно уехать. И они уехали — в новом красном «фиате».
Мужская гордость Томека страдала, он был оскорблен до глубины души.
— Ну, этого от нее можно было ожидать. Экая тварь! — отвела душу Ева. — А ты будь доволен, что уехала. Если бы у тебя был «фиат», она бы смоталась на «фольксвагене» или «саабе».
— Эти маневры ты проиграл! Но только маневры! Экая важность, голубчик! Я рассказывал тебе историю с Итальянкой?
— Из-за которой ты научился нырять? — Томек оживился, на лице у него появилась улыбка.
— Голову даю на отсечение, что и ты кое-какую пользу для себя извлек.
Ева молчала, но по лицу ее разлилась мягкая, почти счастливая улыбка.
Через полуоткрытые двери было слышно, как в духовке шкварчит и брызжет горячим жиром утка. Во всем доме воцарились теперь мир и покой.
Выглянув в распахнутое, но затененное окно, я в беспокойстве взглянул на небо. Все еще голубое, оно слегка потускнело, тронутое легкой дымкой. Далеко, где-то позади Ржипа, краешек неба словно покрылся пеплом и сделался серым.
Приблизительно через полчаса — Ева как раз накрывала на стол — сквозь звяканье приборов и тарелок послышался глухой далекий рокот.
Мы оба вмиг очутились у окна.
Светило солнце, но улицу словно затянуло пеленой. От мертвенно-неподвижного, раскаленного воздуха по-прежнему изнывала земля. Но наверху, над макушкой персикового сада, небосвод сделался сизым.
— Господи! Лишь бы…
Руки у Евы опустились. Она озабоченно посмотрела в сторону абрикосовых плантаций.
Вдали снова громыхнуло.
— Наконец-то! — послышался веселый голос Луцки. — Что-то надвигается! Наконец-то станет немножко прохладнее!
Ева словно не слышала ее.
— Как бы ветер чего не нагнал. Совсем некстати… А не нужно ли?.. — Она в упор смотрела на меня, не выпуская тарелку из рук.
— Томек! Луция! — позвал я, уже не раздумывая больше.
Они поняли меня.
— Что уж, и поесть не сможем? — спросила удивленная Луцка, вдруг заколебавшись.
Но Ева уже выключала плиту, отставляя горшки и сковородки.
— Беги на склад. Заводи автокар! Скорее, — подгонял я Томека.
В чем были, мы побежали к абрикосовым деревьям.
Томек уже отпирал ворота склада, когда возле дома, резко затормозив, остановилась машина, и прямо в клубы пыли, поднятой колесами, на землю соскочил Шамал с женой.