Он и появился в доме Кривцова в минуту ярости. Кривцову казалось, что жизнь кончилась. Закон Левченко вступил в силу, сам Левченко погиб, все надежды Кривцова на продолжение научной карьеры рухнули. Все отвернулись от него. У Кривцова не было ничего, кроме тела, вытащенного на собственной спине из института, и нейрокристаллов, созданных собственными руками.
Он помнил себя в то время. Он чувствовал себя намного моложе и сильнее, чем сейчас, но даже тогдашних его сил не хватало. Он читал. Он искал лазейку в теории Левченко. Экспериментировал с реактивами. Вскоре он понял, что изменить прошитый кристалл невозможно. Здесь Левченко был прав.
Тогда Кривцов подошел с другой стороны. Опыт прошивщика позволял с уверенностью сказать — при прошивке можно вносить изменения. Небольшие и не всегда, но можно. Одна беда — у Кривцова больше не было возможности прошивать трупы.
Значит, нужно было разбираться с тем, что было доступно — с нейрокристаллами и живыми людьми.
Любому студенту в то время было известно — при взаимодействии раствора с органикой возникает устойчивая окраска кристалла. Значит, надо попробовать добавить в кристалл органики и повторить прошивку.
Только надо знать, какие вещества и как влияют на окраску.
И снова начались эксперименты. Теперь уже над собой. Кривцов вводил в вену различные вещества, аккуратно, точечно впрыскивал иглой сыворотку из насыщенной химией крови в самую глубину нейрокристалла и потом, осторожно, чтобы не сломать и не пережечь, перепрошивал.
Кривцов добился того, что цвет устойчиво держался две недели, и только потом начинал блекнуть. Это был успех. Надо было искать возможности для закрепления, но Кривцов не мог не поставить еще один эксперимент — посмотреть, как изменится личность от преображения кристалла.
Пригодилось тело, взятое из института в качестве компенсации за разбитые мечты. Нейрокристалл тоже был под рукой — тщательно хранимый кристалл Разумовского. Кривцов знал, что нарушает закон, но полагал, что совершенное будущее человечества того стоит.
Разумовский пришел в себя удивительно быстро. Открыл глаза, оглядел квартиру Кривцова. Шевельнул губами, пытаясь что-то сказать.
— Спокойнее! — сказал Кривцов. — Послушайте меня. Вы сейчас чувствуете, что не все мышцы слушаются. Это правильно, так и должно быть. Уже к вечеру вы, скорее всего, будете владеть своим телом как раньше.
— Я… ты…
— Вы — Андрей Разумовский, верно?
— Да!
— Вы боролись за право людей на бессмертие. К сожалению, вам не повезло. Когда вас доставили в мастерскую, спасать вас было уже поздно.
— Я… я сдох?! — прохрипел Разумовский, садясь.
— Вы стали бессмертным, — мягко поправил его Кривцов. — Это я, я прошил вас.
— Левченко?
— Своего добился. Бессмертие запрещено. Я нарушил закон, оживив вас. Но я подумал, что вы хотели бы быть живым, а не пылиться на полке.
— Ты на моей стороне?
— Разумеется. Моя фамилия Кривцов, имя — Вениамин. Я долго работал бок о бок с Левченко, пытаясь оспорить его теорию, но, как и вы, не успел.
— Зачем ты оживил меня? — спросил Разумовский. — Не ври, что ради меня!
Он сидел на кровати и буравил Кривцова глазами дешевой японской модели.
— Не ради, — согласился Кривцов. — Не ради вас и не ради себя. Вернее, не только ради нас с вами. Ради людей, тех, кто достоин лучшей жизни. Возможно, ими окажемся и мы с вами. И станем бессмертными. Но для этого нужно доказать, что Левченко ошибался. И в этом я рассчитываю на вашу помощь!
— Какую? — в типовом голосе зазвучала настороженность.
— Вы живете у меня. Я, я не разбираю вас и не доношу на вас властям. Работаю над нашей общей задачей. Вы — помогаете в меру сил. У нас с вами много общего — мы оба хотели бессмертия, и оба оказались выброшены из жизни — вы в прямом, я в фигуральном смысле. Но разницы не так много. Я лишен возможности проводить опыты официально, у меня нет возможности приобретать оборудование и расходные материалы. Потому я буду иногда разбирать вас и проверять те или иные свои соображения.
— И какие у тебя условия? — спросил Разумовский.
— Вы не выходите из дома. Это опасно и не приведет ни к чему хорошему. Вы получаете в пользование комнату, доступ в Сеть и максимальную самостоятельность. Живите! И ждите, когда я добьюсь своего. С вашей помощью это произойдет намного раньше.
Разумовский схватил его за рубашку:
— А где гарантии?! Ты запрешь меня здесь, а эти суки там будут плясать на моих костях! Откуда мне знать, что ты не заодно с ними?
Напор Разумовского испугал Кривцова. Отбросив мелькнувшую было мысль отказаться от эксперимента, он совладал с собой. Левченко был прав и здесь. Разумовский умер на пике ненависти, и теперь эта ненависть не давала ему покоя. Ее нужно было перенаправить. И попытаться нейтрализовать. И если это получится — не станет ли это лучшим доказательством его, Кривцова, правоты?
Страх исчез. Кривцов почувствовал возбуждение.
— А что ты предлагаешь? — крикнул он. — Давай, ну! Бунтуй! Иди на улицу и скажи, что ты — Разумовский! За твой кристалл дают миллион, так сколько, думаешь, ты проживешь?
Разумовский скривился, но промолчал. Кривцов постарался придать голосу проникновенности:
— Бунтуй, Разумовский! Против меня! Против себя! Только жди! Береги, черт возьми, свой гнев, чтобы потом, когда мы с тобой докажем всем, что достойны бессмертия, ты смог бы наказать всех, кто посадил тебя в клетку! Ты слышал? Ты слышал меня?
Тот Кривцов, что был здесь и сейчас, не сразу понял, что вопрос этот звучит не в прошлом, а в настоящем.
— Ты слышал меня? — спросил Илюха.
Он теперь постоянно крутился рядом. Выслушивал, успокаивал, варил кофе по первому требованию. «Как Андрей» — подумал Кривцов и поморщился.
— Черт меня дернул тогда с ним связаться, — сказал он вслух. — Или потом я слишком расслабился и отпустил ситуацию…
— Я говорю тебе, что ты должен сказать, что ты ничего не поджигал, а поджег один из твоих экспериментов, — сказал Илюха. Крыса сидела у него на шее и глядела на Кривцова бусинками глаз.
— Чтобы меня посадили еще и за незаконную экстракцию?
— Но ты же не поджигал! Поджег один из них, я сам видел!
Кривцов вдруг прекратил броуновское движение по комнате, развернулся к Илюхе и наставил на него палец. Брунгильда протестующе запищала.
— Ты видел? — резко спросил Кривцов. — Кто из них это был?
— Не знаю я… — растерялся Илюха. — Не различаю я их!
Кривцов опустил руку:
— Ведь это мог быть и не Разумовский… Хотя… Нет, все равно. Достанут память, а там так или иначе все есть…Черт!
Кривцову не удалось выспаться. Вернувшись вчера домой, он позвонил Ольге и проговорил с ней до трех ночи. Около семи утра его разбудили, и все утро пришлось отвечать на вопросы полиции. Выпроводив, наконец, настырного лейтенанта, он занялся уничтожением наркотиков. Покончив с этим, собрался вздремнуть, но пришел Илюха. Обсудили новости, выпили кофе, пожалели, что поспешили с наркотиками, а там уже было не до сна.
Телефон разрывался.
С утра позвонила Жанна. Кривцов успел забыть о ней. Но теперь вспомнил — кристалл, раньше казавшийся красивым. С Илюхиным не сравнить. Она видела утренние новости, сочувствовала, уверяла, что он ни в чем не виноват — кого она хотела в этом убедить? Переживала за этого своего приятеля-робота. Вот о чем Кривцову совершенно не хотелось думать — это о приятелях-роботах. Жанна сказала, что каморки в институте пусты. Кривцов подумал, что неудивительно. Он и сам сегодня занимался уничтожением улик.
А еще Жанна сказала, что надо поговорить. Кривцов хотел было ответить, что он не в настроении, как вдруг сообразил — Жанна же была у него. Жанна знала, что у него есть адам! Рано или поздно полиция выйдет на девушку, и она даст показания. И если ее обидеть, то она точно не забудет, что Кривцов занимался тем, чем заниматься не положено. Поэтому он сказал, что тоже будет рад ее видеть.