— От этого разговора многое зависит, — задумчиво сказал Левченко.
Разумовский рывком встал напротив него:
— Хватит! Я слишком долго играл в твою игру!
— Хорошо, — Левченко посмотрел на Ро, и тот понял — раз Разумовский остается, то и ему придется остаться. А жаль. Он бы спросил у директора про Ваньку, и про Петра Евгеньевича, и про Ивана Михайловича.
— Я спрошу, — сказал Левченко. — Будь уверен, Ро, я у него все спрошу.
Левченко взял с собой Кривцова. Из института прислали за ними машину, и вскоре они уехали. Ро прислушался. Илюха на кухне поил Жанну кофе и рассказывал про Брунгильду. Разумовский стучал по клавиатуре.
Ро послонялся по квартире, поглазел на осиротевший телефон, продолжавший надрываться, потом вернулся в комнату и выглянул в окно.
День тянулся долго и тяжело. Вернулись Левченко с Кривцовым — оба выглядели усталыми и задумчивыми, Левченко был мрачен как туча, Кривцов казался скорее довольным. Ни тот, ни другой не сказали ни слова.
— Что там? — решился, наконец, спросить Ро.
— Все сложнее, чем я думал, — сказал Левченко. — Все намного сложнее и запутаннее. Я пока не знаю, как быть. Андрей! Мне надо поговорить с тобой.
Разумовский оторвался от терминала.
— О чем? Говори, говори, это же Ро, твой верный прихвостень, чего ты боишься?
— Тебе угрожает опасность, Андрей.
— Да что ты говоришь? — рассмеялся Разумовский. — Хитро все у тебя продумано. Ты делаешь заявление, все раскрыв рты слушают великого Левченко, а я ничего не могу, потому что все знают, что у меня — самый дорогой кристалл в мире! И теперь, когда известно, что я жив и где-то здесь — а об этом позаботился твой дорогой Венечка, сдавший меня, едва ему погрозили пальчиком — все хотят оторвать лакомый кусок. Но я не боюсь! Черта с два!
— Я говорю о другой опасности.
— Хватит! Хватит сказок! Я снова вооружу людей! Я снова поднимусь на баррикады!
Левченко подошел к нему, схватил за плечи и встряхнул:
— Вот об этом я и говорю. Ты сам для себя — опасен. Не иди войной на весь мир! Слышишь? Это будет самый идиотский поступок в твоей жизни!
Разумовский попытался вырваться, но хватка у Левченко была крепкая.
— Отпусти меня!
— Не отпущу, пока не выслушаешь меня! Это дело можно и нужно решить миром! Ты доживешь до бессмертия, если сейчас просто подождешь!
— Я уже ждал!
— Придется подождать еще. Иначе будешь пылиться на полке.
Разумовский с ненавистью глядел на Левченко. Тот продолжал держать его.
— Ладно, — выдохнул, наконец, Разумовский. — Я подожду. Да отпусти же!
Левченко отпустил его. Разумовский отшатнулся.
— Но кое-что я все-таки сделаю. Кто-нибудь знает человека по имени Бладхаунд?
Ро вдруг почувствовал, как у его ног прокатился серый живой комочек.
— Брунгильда! Вернись!
Илюха ворвался в комнату, проскочил между Ро и Левченко, ткнулся в Разумовского, отскочил, упал, шлепнувшись задом.
— Вот она! — вскричал он и, протянув руку, схватил прижавшуюся к стене крысу.
Поднял глаза.
— Человечка ищете? — спросил Илюха, чувствуя себя неловко под взглядом трех одинаковых пар глаз.
— И что? — отозвался Разумовский. — Ты можешь помочь?
— Я — нет! — честно признался Илюха. — Но я знаю человека, который может найти все!
22. Бладхаунд
Звонок Стогова раздался вечером того же дня. Бладхаунд думал, что тот продержится до утра, но Стогов ждать не любил.
— Как ты догадался? — спросил он, едва Бладхаунд подошел к телефону.
— Она слишком настойчиво предлагала себя, — ответил Бладхаунд.
Стогов выдохнул:
— То есть это не мой прокол?
— Нет. Технически она идеальна.
— Ты заметил волоски на коже? — спросил Стогов. Судя по голосу, он был подшофе. — Ты не представляешь, до чего это трудно — волоски… Но без них нет достоверности. А родинки? У нее даже пара прыщиков есть. Конечно, небольшое достоинство для реальной девушки, но мы же не о том. Я тебе скажу, прыщи — это настоящее искусство! Я их спрятал, конечно, но ты-то мог бы и заметить! Такое тело, брат, надо изучать дольше!
— Возможно. Только это она меня изучала. Зачем?
— Наверное, ты ей понравился, — Стогов хихикнул. Бладхаунд помолчал. Когда молчание стало неловким, Стогов сказал:
— Ну вообще-то если серьезно, то я скажу — тебе, брат, повезло. У меня тела заказывают люди богатые. Это тебе не хухры-мухры. Ты знаешь, сколько стоит один прыщик? Один волосок? Это же искусство!
— Ты делаешь мое тело.
— Ну да. Только не спрашивай, кто заказал! Говорят, подарок. Знаешь, я тебе по секрету скажу, ты вообще не почувствуешь разницы. Ешь, пей, порть девок! Завидую!
— Сделай себе такое же. А лучше — переделай из моего.
— Эх! Знаешь, как говорят: сапожник без сапог! Вот это про меня. А из твоего переделывать не буду. Ты, брат, нос-то не вороти! Такое тело!
— Прыщей нет, — сказал Бладхаунд, — заказчику дешевле.
— Это да, хотя и жаль, — искренне вздохнул Стогов. — Зато волосатость роскошная. И родинки. Особенно на груди.
— Олеся ничего не утаила, — усмехнулся Бладхаунд.
— Она у меня умничка, — согласился Стогов и отключился.
Бладхаунд пристально следил за новостями. Разумовский объявился, наконец. И имя его возникло в связи со скандальным делом «Brain Quality». На черном рынке цена нейрокристалла Разумовского повысилась пока на двадцать процентов, что было несколько меньше прогнозируемого, но неуклонно росла.
Бладхаунд ждал и наблюдал.
Роботы вернулись в квартиру Кривцова. Это их решение Бладхаунд мог только приветствовать. Тут же ожили аудиодатчики, а через терминал Бладхаунда побежал Кривцовский трафик.
Разумовский сам набивал себе цену.
Почти сразу после обращения Левченко в сети появился ответ Разумовского. Записанная с домашнего терминала речь была резкой и эмоциональной.
— Я предлагаю объявить Левченко войну! — кричал Разумовский в камеру. — Нас лишили бессмертия! Более того, тех, кто сумел выжить, объявили вне закона! Я призываю тех бессмертных, кто, быть может, уцелел, как и я; я призываю тех живущих, кто думает о будущем — давайте снова выйдем на улицы! Давайте снова выступим против произвола! Сегодняшние технологии позволяют создавать тела, неотличимые от тел живых — и вы думаете, они не используются? Они используются, уверяю вас, теми, кто перекрывает кислород нам сейчас! Все слова о том, что роботы дорого обходятся государству — чушь! Робот не требует вложений, кроме тела и прошивки, и готов платить за это опытом и знаниями! Раньше всех ученых прошивали за счет государства! Не потому ли прекратили это делать, что государству не нужны ученые, а нужно послушное стадо баранов? Правительство боится умных и бессмертных, все остальные объяснения и доводы — просто ложь!
Обращение вызвало бурную реакцию журналистов, но как те ни пытались раздуть сенсацию, это не стало новым камнем, брошенным в тихую воду. Лишь круги на воде после обращения Левченко. Бладхаунд подозревал, что основная масса новых последователей Разумовского состояла из охотников за нейрокристаллами.
Люди давно разочаровались в бессмертии. Нейрокристаллы теперь были предметами искусства и наживы, вкладом в будущее детей. Разумовский не желал этого понять. Его призывы устарели лет на шесть, в сегодняшней реальности он был зверем в зоопарке, который, на потеху публике, пытался перегрызть решетку.
Бладхаунд следил на ним и не мог не согласиться с Левченко. Жалок и смешон был некогда великий Разумовский.
Бладхаунд отслеживал курсы на рынке нейрокристаллов и заметил, что Разумовский перестал быстро расти. Три сотые процента за последние два часа — маловато. Телефон зазвонил, когда Бладхаунд уже почти принял решение больше не откладывать. В трубке раздался другой голос — очень знакомый голос.
— Вы ищейка, — сказал голос утвердительно.
— Слушаю, — ответил Бладхаунд ему в тон.