ГЛАВА 4
Непроизвольно сделала шаг назад. Затем – второй. Третий… Инистый синхронно наступал. Так что расстояние между нами оставалось прежним, чего нельзя сказать о дислокации.
Инистый оказался целиком в моей комнате и занял в ней, казалось, все пространство, разом вытеснив оттуда весь воздух. А после захлопнул за собой дверь. Видимо, чтобы я не удрала. Да и в коридор не доносилось лишних звуков расправы. А она, я отчетливо поняла, неминуема: второй раз за сутки меня будут пытаться лишить жизни.
Для спасения последней нужна была помощь родных! К последним я и обратилась, жаль, не ликом, а своей ж… жизнестойкостью. Ей-то я уперлась в край стола, когда пятилась от двери. Рука тут же нащупала урну. Это придало уверенности. Если Нидоуз нападет – будет хотя бы чем (и кем!) обороняться.
Только инистый не спешил прикончить меня физически и пока убивал лишь взглядом. И молчанием. Последнее ему удавалось настолько хорошо, что у прежней Тамарочки кардиостимулятор бы уже давно свой генератор откинул и электроды склеил. Но в этом книжном мире героиня мне досталась крепкая. И сердцем в частности, и телом в целом. Потому я трепетала, но даже об обмороке не помышляла. Хоть он сейчас ой как пригодился бы: с бесчувственной девицы какой спрос?
– Не хочешь объяснить, как так получилось, что ты сделала меня отцом? – меж тем прорычал мне в лицо маг, как будто сам не знал, откуда дети берутся, и угрожающе придвинулся.
Мне же отступать стало некуда – позади были лишь мощи предков.
– Извини, это вышло случайно, – выпалила я чистую правду: когда Бросвир пригрозил монастырем, это вырвалось само собой. – Я хотела вернуться в академию, но барон был против, и я решила…
– …что все предлоги хороши? – невозмутимо закончил за меня инистый, который при моих последних словах каким-то образом превратился из того, кто готов вот-вот вспыхнуть и спалить тебя, в того, кто способен все вокруг заморозить.
Сейчас Брандир Нидоуз напоминал мне этакий утес в северном море, встречавший и шторма, и снег, и борта кораблей, что разбивались о его твердь, и сообщения о беременных от него девственницах одинаково невозмутимо. Одним словом, не мужчина, а меч… могильная плита! Главное, чтоб не моя!
– Прости, мне жаль, что так вышло, – выдохнула, ощутив одновременно и страх, и стыд – плохо передаваемое и еще хуже переживаемое сочетание чувств. – Это моя вина. Не хотела, чтобы твоя репутация пострадала и… Если нужно, я во всеуслышание заявлю, что между нами ничего не было. И к ректору пойду, объясню…
У Брандира дернулся глаз, он медленно-медленно, словно опасаясь самого себя, контролируя каждое слово, с расстановкой произнес:
– Кимерина Бросвир, ты вообще в своем уме? Понимаешь, что говоришь? Если ты подобное скажешь, во-первых, узнает вся академия, которая пока не в курсе. А во-вторых, уверится, что именно это и было! Что же до ректора, который меня, к слову, и вызвал – я уже поговорил как с ним, так и с твоим отцом. И даже поклялся им обоим, что не имею никакого отношения к твоему ребенку. Так что пусть настоящего отца ищут… – с каждым словом ледяное, контролируемое железной волей хладнокровие инистого трещало, словно вот-вот готовая вскрыться по весне стремительная широкая река.
– Да нельзя найти того, кого нет! – выпалила в ответ я, устав бояться.
Надоело! Вечером сватали, ночью душили, утром – гнали взашей, теперь рычат… Сколько можно-то! Мои дамские нервы (хоть сестренка и утверждала, что ими фуру вытянуть из кювета можно) не выдержали. Я от души психанула и грозно шагнула к инистому.
Только этот тип, в отличие от меня, и не подумал отступать. Так что я почти носом уперлась в мужскую грудь. Знакомую такую, ходившую сейчас ходуном.
– Отец ребенка умер? – услышала я голос над головой.
Все же разница в росте, да еще такая, при которой ты своей макушкой упираешься в чужой подбородок, – препротивная вещь. Не посмотреть свысока, или хотя бы вровень. Пришлось запрокинуть голову, чтобы встретиться взглядами.
На меня смотрел сам мрак. Беспросветный и отчаянный, точно смерть. И лишь заполошно бившаяся жилка на виске кричала о жизни.
Ниточка застарелого шрама на загорелой шее Брандира сейчас была видна особенно отчетливо. Она ныряла в высокий – почти под подбородок – воротник-стойку.
Инистый был зол. Я тоже. Но сквозь эту мою злость приходило осознание того, как все виделось магу: его вызывают к ректору, обвиняют в отцовстве и… Первая мысль инистого – ему пытаются подсунуть чужого ребенка вместе с девицей!