Самому Лао-цзы приписывается утверждение, что учёные люди, как правило, не знают Дао и что оно открывается младенцам, простакам. Таким образом, Дао нужно искать с младенчески чистой душой в тайниках внутренней жизни:
«Оно открывается только спокойному возвышенному сердцу, и тот, кто обретает его, не канет в вечность, даже если умрёт».
Заявления, подобные этим, напоминающие по форме высказывания Иисуса, вряд ли можно было полностью отрицать или игнорировать ввиду их широкого распространения среди китайских мистиков. Пожалуй, единственный вопрос, который проясняется, это давняя внутренняя взаимосвязь религиозных учений. Невероятно, например, чтобы такое тесное взаимопонимание существовало на некоторых уровнях и в то же самое время отсутствовало в других относящихся к делу и в равной степени важных доктринах.
Продвижение раннего христианства в направлении Китая ни в коем случае не должно заставить забыть о ещё более древних контактах между Западом и Востоком. В Индии, например, после знаменитого путешествия Пифагора в VI веке до н. э. не могли не знать о греческих и египетских системах мистерий. Да и обмен культурными ценностями, как следствие походов Александра Великого на Дальний Восток, не мог ограничиваться только искусством и архитектурой. Любые важные доктрины, достигшие Индии, в конце концов проникли бы и в Китай, и наоборот, духовные и философские сокровища китайцев, как известно, дошли до таких далёких мест, как Персия.
Общеизвестные связи между Персией и средиземноморскими странами привели к возникновению эзотерических школ, процветавших в Антиохии, Эфесе, Тарсе и Александрии. Отсюда, при их сравнении, определяются следы общей мировой религиозной концепции, существовавшей задолго до того, как современный европеец узнал о широко распространённых основах мистицизма и эзотерической философии.
Из имеющихся письменных источников ясно, что Лао-цзы был мистиком и квиетистом[225], преподававшим совершенно неофициальную доктрину, полагавшуюся исключительно на внутреннее созерцание. Человек обретает истину путём освобождения от всего ложного в самом себе. Мистическое переживание завершает поиски реальности. Лао-цзы писал: «Есть Бесконечное Существо, которое было прежде Неба и Земли. Как оно невозмутимо, как спокойно! Оно живёт в одиночестве и не меняется. Оно движет всем, но не волнуется. Мы можем считать его вселенской Матерью. Я не знаю его имени. Я называю его Дао».
Эти размышления не отличаются от сокровенных учений индийских мистиков, или древних еврейских каббалистов, или — в этом отношении — от наставлений Иисуса, который обещал своим ученикам, что чистый сердцем узрит Бога. Мастер пишет в «Дао дэ цзине» (с. 216)[226]: «Поэтому мудрец действует недеянием и учит молчанием. Мириады созданий возникают из этого, а он не правит ими. Он порождает их и не обладает ими; действует, не имея воздаяния; достигая совершенства, не считает это успехом; в силу того, что он никогда не стремится к успеху, тот никогда не покидает его».
В седьмом разделе Мастер пишет (с. 221): «Поэтому мудрец, становясь позади всех, оказывается впереди всех, пренебрегает собой и потому сберегает себя. Разве этим он не преследует личных целей? Поэтому он и может достичь их». Любопытный мистицизм Мастера нашёл своё выражение в двадцатом разделе (с. 234): «Лишь я один безразличен и не подаю знаков, будто младенец, который ещё не научился улыбаться; утомлённый, словно странник, не имеющий дома, куда бы мог возвратиться. Люди всё имеют с избытком, лишь я один подобен отказавшемуся ото всего. У меня сердце невежды — столь замутнено! Простые люди пресветло-светлы, лишь я один погружён во тьму. Простые люди пречисто-чисты, лишь я один невежественно-безыскусен, безграничен, словно море, неудержим, будто яростный ветер. Все люди знают об использовании, но я один глуп и ограничен. Лишь я один отличаюсь от других и ценю матерь Благости».