смерти вашей: нет рубцов на теле,
тления следов на сердце нежном
нет; течет бурливо, своевольно
жизнь, изнемогает под напором
сил благих; жить – так не знать о смерти
ничего, и смерти не осталось
позади, лишь бытие сплошное.
(Отступает от Адмета, обращается только к Гераклу и хору.)
Так один, другой от смерти ходят,
пролагают тропки, ставят вешки,
хитрецы и сильные, – немного
их пока, но дело прирастает
очевидным нищей попущеньем:
руки ее хилы, извернуться
просто – ходишь-бродишь жив под солнцем,
и таких все больше, время вышло
смерти безраздельного господства.
Кто-то вынут из круговорота,
не увидит пропастей Аида,
на земле останется навечно.
Это я свидетельствую, солнца,
жизни сильный бог, – смеюсь над смертью,
я лучей бессмертье расточаю
над землей, на радость человеку.
Геракл
Белым камнем отмечу начавшийся день –
день возврата, день солнцеворота,
прибывающих сил, золотых светлых дней,
отступающей, трусящей смерти.
Теплой кровью наполнятся жилы, пройдет
смерти оторопь, смоются раны
ключевою водой – в сердце радость и боль,
соревнуясь, торопят биенье.
Возвращается зренье усталым глазам,
пустоту, наготу, ада вечную тьму
наблюдавшим сквозь сон, – наблюдают теперь
листья сада, восставшего к свету.
Теплым шепотом слух наполняется – день
расцветающий, нежный, весенний
легким шорохом трав, звонким посвистом птиц
обещает нам долгое лето.
ЭКСОД
Четвертая торжествующая песнь хора, аполлоническая
Мы видели бога, его и поем,
мы видели бога, теперь не умрем,
мы стаей летим, недоступные смерти,
в пространстве меж твердью и призраком тверди.
Закончен, прощен бывшей смерти позор,
отняли добычу, смерть – пойманный вор.
Просторы земли, искаженные светом,
бессмертьем полны, обновленьем одеты.