Как на пиру на брачном,
пьяны лежим на тризне:
в сердце не место мрачным
мыслям, как светлой брызнет,
пьяной вино струею;
выживший и печальный,
царь, упивайся всею
жизнью в ее начальный
день! Ты – младенец, будет
все тебе: горя мало
юному, опыт студит
кровь, ты начнешь сначала;
сколько ни есть тут злата –
будет твое, могила
время вернет – расплата
честная за смерть милой.
Пей, веселись, охотой
дебри тревожь лесные
и до седьмого пота
тела люби молодые,
мощь укрепи десницы,
мудростью стань богатый,
страны расширяй границы,
политикой мысли радуй.
Возраст прими печальный
старости – легче пуха
тело, чтоб в час прощальный
плоть не держала духа.
Полные меры жизни
прожил, детей оставил
без царства, на дальней тризне
внуки тебя прославят.
Вторая поминальная песнь хора, дионисийская
Празднует, как сорвавшись
с цепи, не залить ни кипрским,
ни сиракузским страха
испытанного: от бездны
шаг отделял – Алькеста
выручила, схватила
за шиворот, а сама-то
ухнула, в кровь разбилась,
лежит, с головой укрыта,
как покрывалом брачным,
тканью иного брака,
вечного, – погребальный
полог на ней, расшитый
орнаментом: асфодели,
разломленный плод граната,
в тумане немая Лета
протекает, земли Аида
в единый круг замыкая…
Третья поминальная песнь хора, аполлоническая
Будущих сколько судеб,
бывших в ее утробе,
ад навсегда осудит,
в руки ад примет обе –
мучима каждой смертью,
будет лежать во гробе
женщина, будет местью
каждая ей особой.
Появляется Вестник.
Вестник
К нам гость пришел.
Адмет
Кто он таков?
Вестник
Не ведаю.
Одежда небогатая на страннике,
и речь его проста, но что-то в облике
величественное, и сила грузная
в движеньях выдает себя. Сокрывший лик,
к нам Аполлон спускался жить в изгнании,
но легкий трепет воздуха вокруг чела,
но жар благоуханный, взгляд лучившийся
божественной природы были верными
приметами. И гость, пол гнущий, кряжистый,
как будто из породы той же – мужеством
прославленный Арес или работою
Гефест вседневной утомленный.
Адмет
Кто бы к нам
из сильных небожителей ни шествовал,
негоже осквернять власть безмятежную
печальным, погребальным нашим зрелищем.
Для их очей пресветлых оскорбление
вид смерти черной – яркими одеждами
тьму распугайте ночи, песни новые,
задорные начните – хмарь тяжолую
вон из души. Скорбям воздайте здравицами!
Возвращается Вестник, за ним идет человек огромного роста в накинутой на плечи львиной шкуре. Царь узнает в вошедшем своего старого друга Геракла и бросается обнимать его.
Геракл
Друг Адмет, не прогони скитальца!
Утомленный верстами заботы,
мужеством гонимый в путь недобрый,
я найду ли кров гостеприимный
в городах Фессалии просторной?
Корифей
Мы готовим кров гостеприимный
странникам и стол, богатый снедью,
винами разымчивыми, – дорог
нам любой прохожий; Зевс – защита
путнику, мы, соревнуя с Зевсом,
к нам зашедшего берем под руку;
край наш дик, но мы кладем пределы
дикости, ее не допуская
в наши домы: пусть по ветру хлещут
песни фессалийские колдуний –
во дворце светло, звучат напевы
стройные; за стол кого сажаем,
тот нам равен и любезен; щедрость
в меру льет, не через край хватает.
Адмет (шепотом Корифею)
Про смерть ее молчи.
Корифей
Не бог перед тобой.
Адмет
Он полубог и гость.
Корифей
Свой в доме плачет друг.
Адмет
Боль не распространяй.
Корифей
Долг мертвым – пить за них.
Адмет
Им все равно за что.
Корифей
Ты – муж, ты – царь, молчу.
Адмет (Гераклу)
О Алкид, ты радость в дом приносишь
давней дружбы. Помню наши годы
легкой жизни юношеской, годы
путешествий, бурных приключений,
помню воды моря, ветры неба
дальнего, "Арго" в пути опасном,
неуклонном – как среди тревоги
счастливы мы были! Блеск обманный,
блеск проклятой шкуры тешил взоры,
подгонял надеждами корабль.
Что за дело нам до царской власти
в Йолке было! Молодость играла
силою свежо и бескорыстно.
Геракл
Утренней зарей к земле пристали,