Харкорт – хороший офицер. Он не подал виду, что удивлен.
– Если вы любезно зайдете ко мне с картами, как только мы ляжем на новый курс, я объясню вам, что намереваюсь делать. Прихватите с собой мистера Джерарда.
– Есть, сэр. Теперь можно снять мокрые штаны и рубаху, насухо вытереться. В каюте уже не так парило, может быть, оттого, что они вышли в море, может быть, оттого, что он решился. Он надевал штаны, когда Харкорт положил руль к ветру. Сильные матросские руки выбрали шкоты, «Краб» развернулся, как волчок. Теперь ветер дул с траверза, и суденышко резко накренилось. Хорнблауэр – одной ногой в штанине – запрыгал, стараясь удержать равновесие, и плашмя полетел на койку, дрыгая в воздухе ногами. Кое-как встал; «Краб» по-прежнему кренился то сильней, то слабей с каждой проходящей под его килем волной, всякий раз застигая Хорнблауэра врасплох за попыткой сунуть в штанину вторую ногу. Он дважды плюхался на койку, прежде чем надел-таки штаны. К счастью, Харкорт и Джерард вошли уже после. Они со строгими лицами выслушали, как Хорнблауэр пришел к своим заключениям и как намерен подстеречь «Дерзкого» в проливе Тобаго. Харкорт измерил циркулем расстояние, подсчитал и кивнул.
– До Сан-Антонио мы доберемся на четыре дня быстрее, милорд, – сказал он. – Значит, опередим их на три дня. Трех дней форы «Крабу» едва хватит в долгой гонке через все Карибское море.
– Не успеем ли мы зайти по дороге в Кингстон, милорд? – спросил Джерард.
Звучало заманчиво, однако Хорнблауэр потряс головой. Что толку посетить штаб, сообщить новости, даже, может быть, взять подкрепление, если «Дерзкий» за это время ускользнет.
– Слишком много займет времени, – сказал он, – даже если поспеем к морскому бризу. Плюс неизбежная задержка там. Времени и так в обрез.
– Вероятно так, милорд, – нехотя согласился Джерард. Он играл роль штабного офицера, чей долг – критиковать всякий предложенный план. – И что мы будем делать, когда их встретим?
Хорнблауэр твердо выдержал взгляд Джерарда – вопрос этот он себе задавал и пока оставил без ответа.
– Сейчас я продумываю свои действия на этот случай, – сказал он с металлом в голосе.
Джерард не отважился настаивать.
– Судоходная часть пролива Тобаго – двадцать миль, милорд, – сообщил Харкорт, продолжая орудовать пропорциональным циркулем.
– Значит, мы не упустим их даже ночью, – сказал Хорнблауэр. – Думаю, джентльмены, мы избрали наилучший путь. Быть может, единственно возможный.
– Да, милорд, – сказал Харкорт. Воображение его разыгралось. – Если Бони вырвется на свободу… Он замолк, не в силах продолжать, не в силах вместить весь ужас последствий.
– Наша задача этого не допустить, джентльмены. А теперь, когда мы сделали все, что в наших силах, разумно будет передохнуть. По-моему, все мы давно не спали.
Это было верно. Решившись бесповоротно, к добру ли, к худу, начав действовать, Хорнблауэр почувствовал, что глаза его слипаются. Как только младшие офицеры вышли, он лег. Ветер дул с левого траверза, койка была у правого – он мог расслабиться, не опасаясь, что скатится во сне. Он закрыл глаза. Ответ на вопрос Джерарда уже начал вырисовываться – ответ столь чудовищный, что о нем страшно было и помыслить. Однако он представлялся неизбежным. Есть долг; и теперь Хорнблауэр был убежден, что исполняет его наилучшим образом. С чистой совестью, с сознанием принятого решения и неотвратимости грядущего, он заснул. Спал он до рассвета и потом еще несколько секунд дремал, пока с первыми лучами солнца в голове его не зашевелились вчерашние ужасные мысли. Так «Краб», накренясь под свежим пассатом, начал свою историческую гонку через пол-Атлантики, к проливу Тобаго. Вся команда знала, что участвует в состязании – на таком маленьком суденышке ничто не остается секретом – и всю команду охватил спортивный азарт. Матросы сочувственно поглядывали на одинокую фигуру адмирала, когда тот твердо стоял на продуваемых ветром маленьких шканцах. Все знали, как он рискует; все знали, что он заслуживает победы, но никто не догадывался, как он страдает, сознавая все непреложнее: выиграет он гонку или проиграет, карьера его окончена. Никто не сетовал на тяжелый труд, на то, что приходится поминутно травить и выбирать шкоты, разворачивать реи при малейшем изменении ветра, спешно убирать паруса в последние секунды перед шквалом и тут же поднимать, едва минует шквал. Адмирал мог бы и не обещать золотую гинею тому, кто первый увидит «Дерзкого» (не исключено было, что они встретят его по пути) – вся команда и так по собственному почину следила за морем. Радужные брызги летели из-под носа корабля и стекали сквозь разошедшиеся от сильного крена палубные пазы, но никого не смущали мокрые рубахи и непросыхавшие койки. Ежечасное бросание лага, ежедневное счисление пути – все это живо интересовало матросов, обычно взирающим на подобные вещи со стойким безразличием бывалых моряков.
– Я сократил выдачу воды, милорд, – сказал Харкорт Хорнблауэру в первое же утро.
– Насколько? – спросил Хорнблауэр, делая вид, что ему и впрямь интересно. Думал он о другом, и это другое терзало его невыносимо.
– До полгаллона, милорд.
Две кварты воды на человека в день – маловато для людей, занятых изнурительным трудом в тропиках.
– Вы поступили совершенно правильно, мистер Харкорт.
Следовало принять все возможные меры предосторожности. Никто не знает, сколько продлится путешествие и как долго предстоит караулить в проливе Тобаго, не имея возможности наполнить бочки – досадно будет вернуться в порт раньше времени из-за нехватки пресной воды.
– Я скажу Джайлсу, – продолжал Хорнблауэр, – чтобы он брал для меня столько же.
Харкорт сморгнул; он прежде не был близко знаком с адмиралами, и воображал, что они постоянно купаются в роскоши. Задумайся он над этой проблемой, он бы и сам понял: если позволить Джайлсу без ограничений брать пресную воду для адмирала, Джайлс, и, вероятно, все его дружки будут пить вволю. Хорнблауэр говорил без улыбки: на его лице застыло тоскливое, замкнутое выражение, которое пришло вместе с решимостью. Как-то после полудня они увидели мыс Сан-Антонио и поняли, что прошли Юкатанский пролив. Это дало Харкорту точку отсчета в прокладке курса; кроме того, теперь они в любую минуту могли встретить «Дерзкого» – отсюда обоим кораблям предстояло идти примерно одним путем. Две ночи спустя миновали Большой Кайман; острова не видели, но слышали грохот прибоя у прибрежных рифов. Это показало, как лихо Харкорт срезает углы – сам Хорнблауэр обошел бы Большой Кайман подальше. Думая об этом, он сильнее обычного пожалел, что адмиралу не положено вмешиваться в управление флагманом. На следующую ночь замерили глубину – оказалось, что под ними банка Педро. Ямайка и Кингстон остались в сотне миль с наветренной стороны. От новой точки отчета Харкорт проложил курс прямо на пролив Тобаго, однако держаться его не смог. Пассату вдруг вздумалось задуть с юго-востока; это никого не удивило, поскольку близилось летнее солнцестояние. Теперь ветер был встречный. Харкорт положил шхуну на правый галс – ни один мало-мальски стоящий капитан и на ярд не сдвинется в Карибском море к югу – и «Краб» двинулся в самый крутой бейдевинд.
– Я вижу, вы убрали марсели, мистер Харкорт, – заметил Хорнблауэр, вступая на зыбкую почву.
– Да, милорд. – В ответ на настойчивый взгляд адмирала лейтенант соблаговолил объяснить: – Широкая шхуна плохо идет при сильном крене, милорд. Без марселей нас будет меньше сносить под ветер.
– Конечно, вам лучше знать свой корабль, мистер Харкорт, – проворчал Хорнблауэр.
Не верилось, что без великолепных прямоугольных марселей «Краб» пойдет быстрее. Уж «Дерзкий»-то наверняка несет все паруса – ну разве что с одним рифом. «Краб» бежал против ветра, накренясь; порою волны перехлестывали через правую скулу. Временами всем приходилось хвататься за что попало, лишь бы не упасть. На рассвете следующего дня увидели синюю полоску на горизонте – Гаити. Харкорт до полудня шел тем же галсом к быстро поднимающимся горам, потом повернул оверштаг. Хорнблауэр про себя одобрил – через час или два может подняться морской бриз, а им еще огибать мыс Беата. Бесила мысль, что на этом галсе они проигрывают гонку – вполне возможно, что «Дерзкому», где бы он ни находился, ветер на румб-два благоприятнее. Удивительное дело – марсовые слюнявили пальцы, пробовали ветер, оглядывали наветренный горизонт и критиковали рулевого, который, на их взгляд, мог бы держать круче к ветру. Встречный ветер не стихал целые сутки; на вторую ночь, лежа на койке без сна, Хорнблауэр услышал команду: «Все наверх!». Он сел и потянулся за халатом; над головой топали ноги, «Краб» бешено подпрыгивал.