Свадебный поезд «Шутейной свадьбы».
За этими ехало еще несколько других саней, их тащили разные животные, по четыре в упряжке – бараны, козлы, олени, быки, медведи, собаки, волки, свиньи, ослы. (…) Едва процессия тронулась, зазвонили все городские колокола и с валов крепости, к которой они направлялись, забили барабаны; разных животных заставляли кричать. Все общество играло или бренчало на различных инструментах, и вместе это производило такой ужасный оглушительный шум, что описать невозможно. От церкви процессия вернулась во дворец, где все общество развлекалось до полуночи, после чего та же процессия при свете факелов отправилась в дом невесты смотреть, чтобы новобрачные надлежаще улеглись в постель. Этот карнавал продолжался 10 дней, общество всякий день переходило из одного дома в другой, и в каждом накрывались столы со всевозможными холодными закусками и таким количеством крепких напитков, что в Петербурге тогда было трудно встретить трезвого человека».
Помимо воспоминаний мемуаристов об этой свадьбе сохранились и подлинные документы того времени. Из них видно, как Петр I серьезно относился к «шуточным» свадьбам, как нешуточно занимался их подготовкой, «вколачивая» в своих подданных, не считаясь с их родовитостью, титулами, заслугами, возрастом, физическим состоянием, вкус и желание к веселью на новый манер.
«Шуточная» свадьба Н. М. Зотова не была последней в этом ряду. Упоминается свадьба Петра Бутурлина, являвшегося «архиеерем» во «всешутейшем соборе», а его жена названа «архиерейшей». Несмотря на «шуточность» устраиваемой свадьбы и маскарада, исторический и этнографический интерес к костюмам персонажей и их музыкальным инструментам был весьма серьезным: «Для управления новгородской игры, как у них обычно играют, сыскать из новгородцев, и о том надлежит послать к дьяку Якимову». На свадьбе Н. М. Зотова князем-кесарем был Ф. Ю. Ромодановский. На свадьбе Бутурлина в этой же роли выступал его сын, И. Ф. Ромодановский.
Тогда-то Конон Зотов обратился к царю с необычной челобитной, ярко характеризующей его как человека. Конон просил государя отменить задуманную свадьбу отца. Мотивы этого поступка ясны. Сыну, достигшему значительных служебных успехов, моряку, ценимому самим Петром, было стыдно за ту клоунаду, которую собирался устроить царь с участием его старика-отца. Челобитная была выдержана в стиле традиционных прошений, по форме – слезная, уничижительная, изобилующая любимыми Петром библейскими образами, а по содержанию – дерзкая, оспаривающая волю самодержца. По сути она являлась выражением протеста нового, европейски воспитанного человека Петровской эпохи против привычного для России унижения чести, достоинства и имени. 28-летний Конон Никитич писал: – «Умилосердись, государь! Предвари искушению дьявольскому и хотящей нам быти наглой напасти, подлежит убо сие вашей премудрости и милости. Таким ли венцом пристоит короновать конец своей жизни, яко ныне приведен отец мой чрез искушение? Смело называю искушением, понеже премудрость Соломонова таковым гнушается, написавши яко трех вещей возсмерде его совесть, из них же гнуснейшее бысть перед ним старых прелюбодейство, суще умаленных смыслу. По сей пункт отдаю мой сыновский долг, душевным плачем моля Ваше величество, дабы изволение Ваше причинствовало его совести умному о себе расположению».
Впрочем, существовала и другая, более прозаичная причина протеста Конона (поддержанная его братьями): они подозревали, что невестой, согласившейся выйти за дряхлого старика, движут банальные, корыстные побуждения: «…еще я верю, что она для того идет в замужество, чтоб ей нас, детей его, лишить наследства». Петр оставил просьбу К.Н. Зотова без внимания: воля его оставалась, как всегда, непреклонной; шутовское празднество, длившееся много дней, было пышным и безобразным. Как и во многих других публичных действах петровской поры, царь видел в этой свадьбе не только традиционно грубое развлечение, но, согласно принципам культуры барокко, вкладывал в нее определенный символический смысл. Возможно, прав был английский дипломат Джордж Маккензи, заметивший о шутовской свадьбе Н.М. Зотова, что царь «…намеревается, являя самые радостные зрелища, сделать все возможное, чтобы вдохнуть в них веру в то, что люди во всякие годы могут быть молодыми». И правда, как раз накануне, в 1712 г. сам Петр, достигший сорокалетнего рубежа (возраст, в котором умер его отец, царь Алексей Михайлович) венчался с Екатериной. Для братьев Зотовых (старший брат Василий был комендантом Ревеля) это мероприятие было, конечно же, оскорбительным и угнетающим, а когда в 1718 г. Н.М. Зотов умер, началась предсказанная Кононом свара за наследство. Вдова, следуя букве закона, требовала себе четверть довольно значительного состояния покойного мужа. Это, естественно, не устраивало сыновей Н.М. Зотова. В 1720 г. Конон Зотов, будучи уже капитаном второго ранга и командуя линейным кораблем «Девоншир», послал царю челобитную, в которой писал, что расценивает выделение вдове доли владений отца как кражу и что вдова в принципе виновата в смерти Н.М. Зотова. Там же Конон приводит слышанную им лично ироническую шутку царя: «…отец наш скорея от нея умер, сам ты, премудрой Государь, изволил сказать отцу моему, когда он занемог вскоре после своей женидбы, что совокупление с женою старого мужа есть ему отрава». 27 июня 1720 г. на лоскутке бумаги Петр ответил на челобитную К.Н. Зотова, отказав братьям Зотовым в их прошении: «Учинить по старому Уложенью и по духовной, только впредь никто да не женитца, и никто замуж да нейдет с сего числа без контракту, учиненному прежде, такого, чтоб муж знал, что жена ему оставит, также и жена знала б, что муж ей оставит после смерти». Последняя сентенция премудрого государя, фактически вводящего в России институт брачного контракта, так и не была никогда оформлена в виде закона.