В воскресенье, 1 июля, Гитлер, однако, преодолел неуверенность предшествующего дня и опять твёрдо владел собой. Он все вновь и вновь появлялся около полудня в историческом окне имперской канцелярии перед собранной Геббельсом толпой и даже дал во второй половине дня приём в саду для партийной верхушки и членов кабинета, на который он пригласил также жён и детей гостей. Не трудно предположить, что он хотел продемонстрировать подобным образом не только вновь обретённую уверенность и возвращение в будничную колею жизни, но и сам хотел укрыться за кулисой самой непринуждённой нормальности от реальности убийств. В то время как в Лихтерфельде, в нескольких километрах от приёма, все ещё трудились команды палачей, он расхаживал в приподнятом настроении среди своих гостей, болтал о том, о сём, пил чай, ласкал детишек, но при всём этом он словно затаил дыхание, убегая от реальности; в этой сцене момент глубинной психологии, в памяти без труда всплывает лик кого-нибудь из отрицательных шекспировских героев, которым не по. силам вызванное ими к жизни зло; в этом искусственном, иллюзорном мире, который он наспех создал, он, очевидно, и отдал приказ убить Эрнста Рема, все ещё ожидавшего своей участи в Штадельхаймской камере. Незадолго до 18 часов в камеру вошли Теодор Айкке и гауптштурмфюрер СС Михаэль Липперт, это было после того, как Рудольф Гесс безуспешно пытался получить это задание на ликвидацию[568]. Вместе с самым свежим номером «Фелькишер беобахтер», которая в самом броском оформлении сообщала о событиях прошлого дня, они положили Рему на стол пистолет и дали десять минут времени. Поскольку все оставалось спокойно, тюремному надзирателю приказали вынести оружие из камеры. Когда наконец Айкке и Липперт шагнули в камеру, Рем стоял посередине её с патетически разорванной на груди рубашкой.
Как бы отвратительны ни были обстоятельства, определяющие характер этого убийства друга, надо все же задаться вопросом, а был ли у Гитлера другой выбор? Как бы далеко ни хотел пойти Рем в построении государства СА, его подлинной целью, вне всякой идеологической мишуры, был примат солдата определённого мировоззрения. Со своим несокрушимым сознанием теснившейся за ним многомиллионной армии приверженцев он был не в состоянии понять, что его честолюбие метило слишком высоко, он должен был наткнуться на ожесточённое сопротивление как партийных организаций, так и рейхсвера и вызвать по меньшей мере пассивное сопротивление широкой общественности. Хотя он считал себя ещё лояльным Гитлеру, превращение объективного противоречия в личное было лишь вопросом времени. Своим проницательным умом тактика Гитлер мгновенно уловил, что намерения Рема угрожают его собственной позиции. После ухода Грегора Штрассера начальник штаба СА был единственным человеком, который сохранил свою личную независимость от него и не поддавался магии его воли: он был единственным серьёзным противником Гитлера, и было бы нарушением всех принципов тактики дать ему столько власти, сколько он требовал. Конечно, Рем никакого путча не планировал. Но со своим особым самосознанием и огромной силой за спиной он воплощал в глазах недоверчивого Гитлера постоянную потенциальную угрозу путча.
С другой стороны, Рема нельзя было просто сместить или отстранить от дел. Он был не каким-нибудь младшим командиром, и тот мятеж, которым Гитлер позднее оправдывал проведённую акцию, был бы, вероятно, на самом деле вызван попыткой лишить начальника штаба СА власти. И даже если бы удалось убрать Рема из реальной политики, он всё равно представлял бы постоянную угрозу: он располагал связями и влиятельными друзьями. Судебный процесс тоже мало подходил как вариант — не только потому, что Гитлер после исхода процесса, связанного с пожаром рейхстага, не особенно доверял юстиции, но в связи с тем, что для него была нестерпима мысль предоставить близкому и наверняка решившемуся не останавливаться ни перед чем другу возможность публичной самозащиты. Именно долголетняя дружба придавала Рему такую силу, но и не оставляла Гитлеру другого выхода. Уже примерно тремя годами позже он заявил, что ему пришлось «с болью уничтожить этого человека и его сторонников», а по другому случаю, в кругу высокопоставленных партийных руководителей, он отметил весомейший вклад этого высокоодарённого организатора в восхождение НСДАП и завоевание ею власти: если когда-нибудь будет написана история национал-социалистического движения, надо будет постоянно вспоминать о Реме как о человеке номер два рядом с ним[569].
568
Свидетельство А. Розенберга: Rosenberg A. Das politische Tagebuch, S. 34; если верить Розенбергу, Гитлер не собирался расстреливать и Рема, однако Рудольф Гесс и Макс Аман переубедили его («Нужно покончить с этой самой грязной свиньёй»).
569
См.: Май Н. Die «Zweite Revolution» — der 30. Juni 1934. In: VJHfZ, 1953, H. 1, S. 126, а также: Domarus M. Op. cit. S. 424. Примечательно, что и в более поздние годы Гитлер никогда не объяснял убийство Рема его моральными проступками или намерениями СА устроить путч, а называл в качестве причины строптивость Рема и военно-политические разногласия с ним.