— Потому Хомяченко и просит, чтобы его защищали именно вы. Если даже писатель Тургенчиков выступает на стороне человека, который его травил, подсудимый может надеяться на снисхождение.
— Какое еще снисхождение! Пусть Бес сгниет за решеткой!
(«Бесом» бывшего вице-секретаря прозвала пресса).
— Борис Григорьевич, — строго молвила Вита, — вы русский писатель. Русская литература всегда была на стороне тех, кто нуждается в защите. Вспомните Пушкина: «Милость к падшим призывал». Вспомните Короленко, который во время Гражданской войны заступался за белых перед красными и за красных перед белыми. Я обещала заключенному, что вы по крайней мере выслушаете его. Потому что не сомневаюсь в вас. Оттолкнуть того, кто умоляет о помощи, недостойно порядочного человека. Вы сумеете подняться выше личного. Вы совестливый.
— Не сумею! И не хочу! — выкрикнул я. — Я не Короленко, я Акутагава, который говорил: «У меня нет совести, у меня есть только нервы!».
Но в ясных глазах Виты Солнцевой прочиталось такое разочарование, что я сник и пробурчал:
— Ладно. Раз уж вы обещали, я схожу к нему. И пошлю этого черта к его родной бабушке. Защищать Беса я не стану!
Глава вторая
БЕСЕДЫ С ПАЛАЧОМ
Из-за дезертирства в армейских частях осталась только половина личного состава. Солдаты ДНР и ЛНР в массовом порядке уходят к украинцам.
Дебаты в Крыму: как назвать предстоящий референдум — «Назад в Украину» или «Вперед в Украину»?
В связи с возвращением на российский рынок иномарок «ВАЗ» решил перепрофилироваться на производство ползающих пылесосов. Конструкторы заявляют, что кардинальной реконструкции завода для этого не понадобится.
Президент Мандельный обещал, что в новой прекрасной России даже тюрьмы будут прекрасными, и выполнил слово. Витриной тюремной реформы стал московский СИЗО-1, где содержали самых одиозных прислужников старого режима, в том числе главнейшего из них, вице-секретаря Хомяченко.
Начальника изолятора пригласили из-за границы. Раньше он директорствовал в тюрьме Скиен, где содержится массовый убийца Брейвик, поэтому бывшую Матросскую Тишину теперь называли Норвежской Тишиной. Ходили слухи, что арестованные воры в законе и коррупционеры платят огромные взятки за то, чтобы попасть в это образцово-показательное заведение — Россия, хоть и прекрасная, все равно осталась Россией.
Меня провели чистеньким коридором в крыло максимальной секьюрити, которая означала лишь, что всюду понатыканы видеокамеры. Перед дверью с табличкой (на ней имя «В. С. Хомяченко») дежурный надзиратель остановился, нажал кнопку интерфона.
Я удивился, потому что послышался звук гитары, приятный баритон задушевно пел: «Эта земля была нашей, пока мы не увязли в борьбе, она умрет, если будет ничьей — пора вернуть эту землю себе».
— У вас разрешено держать в камере музыкальные инструменты? — спросил я.
— Разрешено всё, что не запрещено, — объяснил дежурный и громко сказал в микрофон: — Господин Хомяченко, к вам посетитель.
Музыка оборвалась.
— Испортил песню, дурак, — довольно громко проворчал тот же баритон. — Кто там еще?
— Писатель Тургенчиков.
— Ну наконец-то! Можете войти.
— А что, без разрешения заключенного входить нельзя? — тихо спросил я.
— Только по ордеру прокурора, — грустно (как мне показалось) ответствовал надзиратель.
Внутри камера напоминала номер трехзвездной гостиницы, разве что с решеткой на окне, но не депрессивно-клетчатой, а в виде солнца с лучиками. В комнате никого не было.
— Располагайтесь, Борис Григорьевич, я только сниму юкату, — раздалось из-за двери санузла.
Больше всего меня поразил компьютер на письменном столе. По монитору скакали строчки какого-то чата.
— Ему можно пользоваться интернетом?!
— Контролируемым. Специальная программа отслеживает активность и блокирует всякий обмен недозволенной информацией. Подследственные подписывают обязательство соблюдать установленные правила.
Вошел подтянутый, какой-то очень компактный мужчинка, которого я много раз видел по телевизору, но всегда в галстуке, а сейчас он был в рубашке-поло, и лицо оказалось не гладенькое, как на экране, а в мелких морщинках.
— Здравствуйте, дорогой Борис Григорьевич! Руку не подаю, чтобы не доставлять морального дискомфорта — жать иль не жать, — весело сказал мне самый ненавидимый человек Российской Федерации. — А вы, молодой человек, идите. У нас с классиком конфиденциальный разговор.