Из труб спаренных паровозов, тянувших изо всех сил литерный поезд, вырывались искры. Два прожекторных фонаря своими мощными лучами вспарывали темноту ночи, освещали стремительно летящее под паровоз полотно дороги. Теперь никакая сила на свете не могла остановить этого стремительного разгона.
Дробно стучали на стыках колеса тяжелых платформ. Угрюмо чернели старательно укрытые брезентом громады танков.
"Спокойней, спокойней! - уговаривал себя Кольцов. - Нужно им дать сблизиться предельно, чтоб наверняка! Слишком большая ставка!.. А эти паровозники - хорошие парни! Поняли, что от них требуется".
Стрелка манометра плясала у красной черты, когда Кольцов решительно приказал:
- Прыгайте!
Сначала кочегар, следом за ним и машинист, ни секунды не мешкая, спустились по лесенке и выпрыгнули из паровоза.
Из темного предгрозового неба неслись звезды, как будто навстречу литерному устремились тысячи поездов с зажженными огнями. В напряженном душном воздухе чувствовалось приближение грозы.
Кольцов чуть-чуть помедлил, глаза вдруг на мгновение от пережитой напряженности застлало темнотой, и все же, собрав все силы, он положил руку на реверс, чтобы еще сильней, до предела отжать его вниз.
Паровоз заметно убыстрял свой ход. Его все сильнее бросало из стороны в сторону.
Кажется, все сделано как надо. Кольцов взялся за поручни и вышел из паровоза. Он увидел вдали приближающуюся световую точку - встречный состав. На последней ступеньке задержался. Здесь особенно чувствовалась бешеная скорость. Ураганный ветер пытался оторвать Кольцова от железных поручней. Он что есть силы оттолкнулся и полетел в темноту... " Что было потом, он помнил смутно. Его обо что-то ударило, протащило, снова ударило... Что он жив, он понял по затухающему вдали торопливому перестуку колес.
А затем раскололось небо, взметнулся ослепительно яркий огненный смерч. От страшного взрыва содрогнулась земля...
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
12 сентября Деникин отдал новую директиву войскам о переходе в общее наступление по всему фронту - от Волги до румынской границы. Но это было сказано больше для красного словца - наступать по всему фронту белые войска уже не могли. Наиболее боеспособной и сильной была лишь Добровольческая армия, на нее в первую очередь и возлагал свои надежды Деникин.
Донская же армия была серьезно деморализована постоянными поражениями. Многие донцы разуверились во всем и не желали воевать за пределами своего края. Дон лихорадило, начались восстания, раздавались голоса о примирении с большевиками. Усилились колебания среди кубанского и терского казачества; значит, на Кавказскую армию рассчитывать тоже не приходилось.
Поэтому Донской и Кавказской армиям отводилась, по новой директиве, второстепенная роль. Им надлежало лишь сковывать действия красных на фланговых направлениях. Деникин надеялся, что успехи Добровольческой армии в дальнейшем подстегнут и "донцов" и "кавказцев".
Был и еще один серьезный расчет у Деникина. Антанта усиленно вооружала армии Юденича и Колчака, и они готовились с новыми силами выступить против Советской республики. В этих условиях Деникин считал нецелесообразным выпустить на военную арену все свои войска: можно было потерять их и тогда бы оставалось только одно-с завистью взирать на успехи своих соперников.
Военные события на центральном участке фронта - от Курска до Воронежа - развивались с исключительной быстротой. 20 сентября соединения Добровольческой армии, нанеся поражение частям Красной Армии, захватили Курск. Развивая успех, корпус Кутепова, конные корпуса Шкуро и Юзефовича энергично продвигались на брянском, орловском и елецком направлениях. Никогда еще противник не был так близко к самым жизненно важным центрам.
С 21 по 26 сентября состоялся Пленум Центрального Комитета партии, которым руководил Ленин. ЦК предложил провести новые мобилизации коммунистов и представителей рабочего класса и направить их на укрепление Южного фронта. Кроме того, было решено перебросить на Южный фронт с Западного кавалерийскую бригаду червонных казаков и Латышскую стрелковую дивизию. Лучшие воинские части перебрасывались с Северного фронта и с петроградского участка Западного фронта.
Рабочие Москвы и Петрограда послали на Южный фронт большую группу коммунистов. На Южный фронт шли эшелоны из Иваново-Вознесенска, Ярославля, Костромы, Саратова, Симбирска, Новгорода... Закрывались райкомы: все уходили на борьбу с врагом...
Однако, пока шли мобилизации, переформирование и укрепление красных дивизий, Добровольческая армия вышла на линию Кролевец, Дмитровск, Ливны, Воронеж. 13 октября войска Красной Армии оставили Орел. Деникин был уверен, что падение Москвы теперь - вопрос дней. Не думал он в те дни, что это были последние успехи его армий.
Уже 18 октября советские войска с трех сторон охватили Орел. Над вражескими войсками нависла угроза окружения, и они изо всех сил пытались остановить наступление красных полков.
В ночь на 20 октября генерал Кутепов доносил Ковалевскому:
"Корниловцы выдержали в течение дня семь яростных конных атак красных. Появились новые части... Потери с нашей стороны достигли 80 процентов..."
К утру Ковалевский получил от Кутепова еще более безрадостную телеграмму:
"Под натиском превосходящих сил противника наши части отходят во всех направлениях. Вынужден был сдать Орел. В некоторых полках корниловской и дроздовской дивизий осталось по 200 штыков..."
Это была необычная ночь - с нее начался перелом в этой битве, начался коренной перелом в гражданской войне.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Почти целый месяц после уничтожения состава с танками Кольцов находился в госпитале. Десять суток он не приходил в сознание, бредил.
Полковник Щукин, по нескольку раз в день справлявшийся Кольцове, строго-настрого приказал врачам сделать все возможное, чтобы он остался жив. Полковник Щукин был ошеломлен известием о гибели состава с танками и о той роли, которую сыграл в этом Кольцов. Теперь, мысленно перебирая свои прошлые подозрения и вспоминая о постоянном чувстве неприязни к Кольцову, Щукин с горечью был вынужден признать, что перед ним все это время находился превосходящий его противник.