Выбрать главу

- Мой коллега говорит, что он, э-э, намерен дать материал о ваших... как это... - тут англичанин досадливо щелкнул пальцами, - продовольственных затруднениях. Он говорит, что это заставит капиталистов раскошелить себя... и они пришлют вам много-много продуктов...

- До рождества как будто еще далеко, господа, зачем же сочинять святочные рассказы?! - отрезал Кольцов и, резко повернувшись, пошел к трамвайной остановке. Не мог знать он тогда, что у этой мимолетной встречи будет продолжение, необычное продолжение, едва не стоившее ему жизни...

Часов в десять утра Кольцов отыскал на площади Богдана Хмельницкого дом, указанный в предписании Житомирского военного комиссариата. Прочитал четко выведенную надпись, извещавшую о том, что здесь помещается Всеукраинская Чрезвычайная комиссия, и, невольно одернув видавший виды командирский френч, поправив ремни снаряжения, с подчеркнутой подтянутостью вошел в подъезд.

В вестибюле его встретил юноша в студенческой куртке. Они прошли в ногу, как в строю, через небольшой зал, где двое пожилых красноармейцев деловито возились с пулеметом. Над ними, прямо на стене, размашистыми, угловатыми буквами было написано: "Чекист, твое оружие - бдительность". Так же в ногу поднялись по широкой лестнице на второй этаж. Сопровождающий открыл перед Кольцовым дверь, обитую черным, вязкого отлива коленкором.

Из-за стола поднялся и пошел навстречу Кольцову худощавый, с ввалившимися щеками человек. Его глубоко запавшие глаза, окаймленные синевой, улыбчиво смотрели на Кольцова.

"Какие знакомые глаза! - мгновенно промелькнула мысль. - Кто это?" А худощавый человек протянул уже руку и весело произнес:

- Ну, здравствуй, Павел!

И тут Кольцова озарило: да это же Петр Тимофеевич! Петр Тимофеевич Фролов! Павел радостно шагнул ему навстречу...

И опять память вернула Кольцова в былые, далекие, тревожные, дни, когда, расстреляв мятежный "Очаков", царские власти напустили на Севастополь своих ищеек. Те денно и нощно рыскали по усмиренному городу, вынюхивая и высматривая повсюду ускользнувших от расправы бунтовщиков.

В одну из ночей Павел проснулся от чьего-то сдержанного стона. Возле плотно зашторенного окна стоял таз с водой, рядом лежали ножницы и пучки лечебной травы. Мать бинтовала руку и плечо бессильно привалившемуся к стене темноволосому мужчине. Когда Павел с любопытством посмотрел на него, он тут же натолкнулся на пристальный, цепкий взгляд светло-серых глаз. Мужчина морщился. Но, поймав мальчишечий взгляд, улыбнулся и подмигнул Павлу. А глаза его продолжали оставаться неспокойными, страдающими.

Мать сказала Павлу, что Петр Тимофеевич пока поживет у них в темной боковушке-чулане. Летом там спал Павел, а зимой держали всякую хозяйственную утварь. И еще мать строгонастрого наказала, что никто не должен знать о человеке, который будет теперь жить у них.

Фролов отлеживался в боковушке, и вскоре Павел стал проводить там все свободное время, слушая его рассказы об "Очакове", о товарищах - рабочих доков и еще о многом-многом другом...

Как же изменился Петр Тимофеевич с тех пор! Лицо потемнело, осунулось, грудь впала, спина ссутулилась. Лишь в глазах еще резче обозначилась все та же, прежняя, дерзновенная решительность.

Они крепко обнялись. Петр Тимофеевич перехватил взгляд Кольцова.

- Что, постарел?.. Война, понимаешь, не красит. - Он развел руками и перешел на деловито-серьезный тон: - Ну, садись, рассказывай, как живешь? Как здоровье?

- Здоровье?.. Здоров, Петр Тимофеевич!

- Ты ведь недавно из госпиталя?

- Заштопали как следует. Не врачи, а прямо ткачи. - Кольцов улыбнулся, присел возле стола. - В госпитале мне сказали, что звонили из Киева, спрашивали. Никак не мог придумать, кто бы это мог интересоваться моей персоной...

Осторожным, незаметным взглядом Фролов тоже изучал Павла. Сколько ему лет? Двадцать пять, должно быть! Не больше! А выглядит значительно старше. Френч со стоячим воротником, безукоризненная выправка. Подтянут, широк в плечах...

Кольцов положил на стол предписание и вопросительно взглянул на Фролова. В предписании значилось: "Краскома тов. Кольцова Павла Андреевича откомандировать в город Киев в распоряжение особого отдела ВУЧК".

- Тебя что-то смущает? - спросил Фролов.

- Смущает? Пожалуй, нет. Скорее, удивляет... Зачем я понадобился Всеукраинской Чека?

Ответил Фролов не сразу. Он достал тощенькую папиросу и стал сосредоточенно обминать ее пальцами. Кольцов помнил эту его привычку - она означала, что Петру Тимофеевичу нужно время обдумать и взвесить что-то серьезное, важное.

Фролов раз-другой прошелся по кабинету, неторопливо доминая папиросу, остановился возле стола, крутнул ручку телефона.

- Товарища Лациса! - строго произнес он в трубку и, чуть помедлив, доложил: - Мартин Янович, Кольцов прибыл... Да, у меня... Хорошо!

Когда Фролов положил трубку, Кольцов спросил:

- Мартин Янович - это кто?

- Лацис. Председатель Всеукраинской Чека, - пояснил Фролов и опять не спеша прошелся по кабинету: от стола до стены и обратно. Раскурив папиросу, присел к столу. - Дело вот какое. Нам, то есть Всеукраинской Чека, нужны люди для работы во вражеских тылах. Иными словами, нужны разведчики. Я вспомнил о тебе, рассказал товарищу Лацису. Он заинтересовался и попросил тебя вызвать... Чаю хочешь? Настоящего, с сахаром?

- Спасибо, - растерянно произнес Кольцов.

Всего он ожидал, направляясь сюда, только не этого... Стать чекистом, разведчиком?.. Обладает, ли он таким талантом? Способностями? Глубокая зафронтовая разведка - это не просто риск. Неосторожный, неумелый шаг может погубить не только тебя, но и людей, которых тебе доверят, и дело. Сумеет ли он? Сумеет ли жить среди врагов и ничем не выдать себя? Притворяться, что любишь, когда ненавидишь, восхищаться, когда презираешь...

- Но откуда у меня это умение? - подумал вслух и посмотрел на Фролова. - И потом... Вы же знаете, почти всю германскую я был в армии, командовал ротой. На той стороне могу столкнуться с кем-нибудь из знакомых офицеров. А это - провал!..

- Мы все учли, Павел, - улыбнулся Фролов. - И твою службу в царской армии, и твои капитанские погоны. На Западном фронте, насколько я знаю, ты служил у генерала Казанцева?

Кольцов удивился такой осведомленности Фролова и подтвердил: