Воцарилась тягостная тишина, которая, казалось, длилась бесконечно.
– Идите, полковник! – наконец нарушил молчание Щукин, удрученный непоколебимой простоватостью Щетинина. И, отвернувшись от градоначальника, сел в кресло. Не оборачивался до тех пор, пока тот, возбужденно гремя шашкой, не дошел до двери и не закрыл ее за собой.
Спустя немного времени полковник скорым шагом направился в приемную, вызывающе остановился посередине, не глядя на Кольцова и не обращаясь к нему, спросил:
– Союзники отбыли?
– Так точно, господин полковник! – ровным голосом ответил адъютант, он привык к устрашающим странностям начальника контрразведки.
Ни о чем больше не спрашивая, полковник скрылся в кабинете командующего.
Теперь Кольцов обеспокоенно смотрел на закрывшуюся тяжелую дверь…
При появлении Щукина командующий отложил в сторону циркуль и карандаши. На столе была расстелена мелкомасштабная карта района Белгорода, Орла.
– Владимир Зенонович, скажите, вы отдавали распоряжение об освобождении из тюрьмы железнодорожников?
Ковалевский машинально снял пенсне, стал медленно протирать его платком, не сводя глаз со Щукина.
– Видите, Николай Григорьевич! Как вам известно, планируется генеральное наступление. – Назидательная интонация командующего неприятно уколола Щукина. – Естественно, предвидятся большие и срочные переброски войск и военных грузов в район основного ударного направления. А транспортное ведомство уже сейчас – да-да, уже сейчас! – жалуется на нехватку паровозных бригад. Не паровозов, заметьте, а паровозных бригад… Однако чем вы так взволнованы?
– Нет-нет, ничего, – досадуя на себя, сказал Щукин. Закравшиеся было в его душу подозрения командующий рассеял. Очевидно, это была всего-навсего халатность градоначальника. Не больше. Подняв глаза на Ковалевского, Щукин глухо добавил: – Из тюрьмы были выпущены железнодорожники из паровозной бригады сто пятого-бис, те самые, не без помощи которых был убит капитан Осипов. Я, конечно, уже принял меры, но поиски пока не дали никаких результатов…
Оба долго молчали: Ковалевский – удивленно, Щукин – уязвлено.
– Вас преследуют неудачи, полковник, – угрюмо напомнил прежний их разговор Ковалевский.
– Нас, ваше превосходительство! – поправил его Щукин, впадая в обычную, непроницаемую угрюмость.
– Какими последствиями это чревато? – спросил Ковалевский, не обращая внимания на плохое настроение Щукина.
– Пока не знаю. Но боюсь… боюсь, что сегодняшний день еще будет иметь продолжение!.. – с какой-то мистической верой произнес полковник.
Ковалевский прошелся по кабинету, торопливо вернулся к столу, склонился над картой, словно спешил заняться привычным, понятным и подвластным ему делом и хотя бы на время уйти от явно не случайной предопределенности ударов с той стороны, которая так плотно была защищена до недавнего времени многоопытным Щукиным, а теперь оказалась столь уязвимой. Взяв лупу, командующий стал водить ею над картой. Лупа, похожая на выцветшую луну, покружилась и остановилась над точкой с надписью: «Орел».
– Этот район большевики успели сильно укрепить, – с несвойственной его характеру сухостью сказал он. – Но… если на этом участке фронта мы сумеем неожиданно» для красных ввести в бой танки, они во многом решат исход наступления.
– Не слишком ли сильно верите вы, Владимир Зенонович, в эти железные коробки? – усомнился Щукин. – Французы неоднократно применяли их, но значительного эффекта не добились.
– А я верю, Николай Григорьевич! На русского мужика, который и автомобиля толком вблизи не видел, эти железные громады способны навести суеверный страх. Остальное сделают войска!
– Дай-то бог, дай-то бог! – наконец решил поддержать командующего полковник.
После этого рука командующего перенесла лупу в район Тулы. Медленно пересекла город в сторону Москвы.
– Задача – гнать красных до Тулы. Тулу взять с ходу. Вы тем временем свяжитесь с Московским центром. Взятие нашими войсками Тулы должно послужить сигналом Центру к вооруженному выступлению и захвату большевистского правительства. Не будет вооруженного выступления Центра, Владимир Юрьевич! – с расстановкой, выделяя каждое слово, сказал он.
Ковалевский отбросил карандаш, сел в кресло и удивленно Смотрел на сидящего напротив Щукина.
– Что вы сказали? – спросил он, весь подавшись вперед.
– Я сказал, что ничего этого не будет. Ни выступления Центра, ни захвата большевистского правительства, – безжалостно, с горечью повторил Щукин и затем объяснил: – Центр несколько дней назад разгромлен чекистами.
Ковалевский схватился за пенсне, снял его и опять надел.
– Откуда вам это известно?
– Получил почту от Николая Николаевича, – жестко продолжал Щукин, находя утешение в том, что не только его преследуют неудачи.
Ковалевский привалился к спинке кресла и несколько мгновений сидел так с закрытыми глазами. А Щукин не решался продолжать. Наконец Ковалевский открыл глаза, спросил отчужденно:
– Ну и что сообщает Николай Николаевич?
– У них в штабе зачитывали ориентировку за подписью Дзержинского. Он мне переслал ее копию. Подробностей там никаких. Перечисляются лишь арестованные руководители.
Ковалевский монотонным, усталым голосом спросил:
– И кто же?
– Многие из них занимали большие посты в Красной Армии. Миллер, например…
– Василий Александрович? Когда-то я его знал, – сказал Ковалевский.
– Миллер был начальником окружных курсов артиллерии и читал лекции кремлевским курсантам. Последнее время числился военным референтом Троцкого.
– Это, однако, не помешает чекистам расстрелять его, – саркастически усмехнулся Ковалевский. Он озабоченно барабанил по столу пальцами, напряженно о чем-то думая. Щукин Затаенно ждал. – Скажите, а не может в один далеко не прекрасный день такая же участь постигнуть и Николая Николаевича?
– Чека – серьезный противник, – вместо ответа сказал Щукин. – Но Николай Николаевич осторожен и хорошо законспирирован.