Он испугался собственных мыслей и быстро поднес к губам кружку с медом, так как у самой палатки раздались шаги и вошел офицер в форме Преображенского полка.
На офицере были аксельбанты, указывавшие на то, что он состоял адъютантом при высокопоставленной особе. При его появлении Пугачев вскочил и отдал честь, а офицер проницательно взглянул ему прямо в глаза.
— Вот что, казак, — сказал он, — я ищу, с кем бы послать письмо в город, и не хотел бы мешать людям предаваться веселью; ты, по–видимому, не находишь удовольствия в танцах и в шумном времяпровождении, поэтому я хочу поручить это тебе.
— Слушаю–с, ваше благородие, — сказал Пугачев, — мой конь отдохнул и готов служить вам.
— Как зовут тебя? — спросил офицер.
— Емельян Пугачев, — ответил казак.
— Ты из войск, возвратившихся с генералом Потемкиным из Турции?
— Так точно, — ответил Пугачев, — я был при осаде Бендер, а когда‑то в армии генерала Апраксина сражался против пруссаков.
— Хорошо, — сказал адъютант, — я вижу, что ты храбрый солдат и что я могу доверить тебе свое послание. Вот, — сказал он, передавая ему запечатанный конверт, — возьми это письмо, свези его в крепость, явись к коменданту и передай ему его. Тебе не нужно докладывать об этом своему начальнику, я беру это на себя. «Выполнял службу ее величества государыни императрицы» — так скажешь, когда возвратишься обратно и начальство спросит о твоем отсутствии.
— А если меня накажут за то, что я уехал без разрешения? — нерешительно спросил Пугачев.
— Ты знаешь мой мундир, — строго произнес офицер, — слышишь — я беру ответственность на себя; служба государыне императрице не терпит проволочек.
Пугачев отдал честь, взял письмо из рук адъютанта, сунул его в карман за пазухой и, выйдя, направился за палатки своего полка, где нашел своего коня.
Он вскочил в седло и стал огибать весь табор, делая огромный крюк, так как на площади никто не имел права показываться верхом. Затем, достигнув дороги, он пустил свою маленькую, долгогривую лошадку полным махом и, все еще под наплывом своих печальных, грустных дум, поехал к городу.
Ему были знакомы эти улицы еще со времени похода на пруссаков, и в нем стали подыматься грустные воспоминания о тех днях, когда он, полный сил, находил радость в веселой солдатской жизни, когда тоска по родине еще не коснулась его и не заставляла чувствовать тяжелые давящие оковы службы.
Пугачев проехал по крепостному мосту; из‑за мрачных каменных громад крепости вздымалась позолоченная башня над собором Святых Петра и Павла.
Часовой у ворот окликнул его.
— По повелению ее императорского величества государыни императрицы, — отозвался казак, — пакет к коменданту.
Часовой пропустил его. Невольное боязливое чувство закралось в душу казака, когда он, миновав глухо звучавшие свода ворот, въехал во внутренний двор крепости. Отсюда уже не было видно внешнего мира, кроме клочка синего неба, в который, казалось, упирались крепостные стены.
Пугачев доложил о своем поручении офицеру, командовавшему внутренними караулами, и вскоре появился комендант крепости, старый генерал с лицом сурового воина, и окинул казака удивленным взором. Он никак не мог понять, что могло быть общего между этим солдатом далекого, не принадлежавшего петербургскому гарнизону полка и службою императрицы.
— Что ты привез мне? — коротко и повелительно спросил он.
Пугачев вытащил письмо, полученное им от адъютанта, и передал его коменданту.
Последний осмотрел печать, вскрыл конверт и пробежал взором содержание письма.
Он вздрогнул и с еще большим удивлением, чем перед тем, осмотрел казака; но затем его лицо снова приняло спокойное, строгое и холодное выражение. Он шепнул несколько слов караульному офицеру и затем, обращаясь к Пугачеву, коротко по–военному приказал: